– Привет, – Джек зашел в ванную комнату почистить зубы. – Вау! – засмеялся он.
– Что такое?
– Никогда не видел, чтобы человек так лежал в ванне, только лицо наружу. Как гиппопотам.
– Ну, спасибо! – возмутилась я, но тоже засмеялась.
– Ждешь, когда тебе снова покажут Уолли? – спросил Джек. – Представляешь, он вылизал дно моей чайной чашки! – Говард, как всегда, шел следом за ним.
– Феромоны твои лижет.
Джек засмеялся тем низким голосом, который я так любила.
– Ты его смущаешь. Посмотри, – он показал на Говарда. – Хромает.
Я посмотрела на кота. Он действительно едва заметно прихрамывал.
Перегнувшись через край ванны, я взяла его на руки. Пропальпировала бока, живот. Как будто снова ощупываю пациента, быстро и умело, и руки сами вспомнили все движения. Время будто замедлилось, я прошлась пальцами вдоль ноги кота.
Говард никак не реагировал, просто мурлыкал у меня на руках. Я держала его черную мохнатую лапку.
– Если тут все как у людей, то он в норме. Никаких чувствительных мест на плюсневых костях или фалангах. – Я надавила на пятку. – В пятке трещин нет. Большеберцовая и малоберцовая кости в норме. Хотя у котов они, наверное, иначе называются, – добавила я, отпуская Говарда.
– И ты все это знаешь? – спросил Джек.
– Ага. Плохим я была бы врачом, если бы не знала кости ноги.
Джек все еще на меня смотрел с непонятным, грустным выражением на лице.
Я тщательно собралась, будто на первое свидание. Размотала банное полотенце и надела лифчик, разглядывая себя в зеркале. Будто в преддверии обследования, мой живот выпирал впервые за все время беременности.
– Смотри, – показала я Джеку.
– Вижу.
– Будто миску проглотила.
– Ты прекрасна.
– Беременность – волшебное время, – сказала я, беря с комода белье. – Но все трусы оказываются малы.
Джек поднял палец.
– Сам себе не верю, что мог забыть.
И стал рыться в рюкзаке. Когда он что-то писал, то носил его с собой повсюду – ноутбук, кружка из «Старбакса», блокнот.
Послышалось шуршание, и он достал пакет из «Топшопа».
– Подарок матери моего ребенка, – он с улыбкой передал пакет мне.
Я запустила туда руку, нащупала вешалку и шуршащий подарок.
– Ты его завернул, – удивилась я.
– Ага, только у тебя клейкой ленты не нашлось, а я собирался тебе это подарить после того, как мы вернулись из Обана. Так что использовал вот эту штуку.
Я посмотрела на подарок – маленький, аккуратно завернутый – и провела пальцем по краям. Он был заклеен прозрачным лейкопластырем.
– Это же пластырь, – улыбнулась я.
– Ой, прости.
– Да нет, ничего.
На меня нахлынули воспоминания. В череде ночных смен, готовя подарок на Рождество для Кейт, я его завернула в синие медицинские салфетки и замотала таким же лейкопластырем.
«Ну, спасибо!» – сказала она тогда саркастически, но все улыбнулись. От меня такого ожидали. Она же в ответ подарила мне на следующий год пять теннисных мячей.
Я сняла обертку с двух пар трусов и развернула их. На одних было написано «МЯСО». На других на заду был курносый нос и написано «МОПСЯ».
– Ух ты! – засмеялась я.
– У них не было для беременных, поэтому я взял большие.
– Мясо ты этакое!
– Я просто хочу, чтобы тебе было удобно.
Он потянулся к тем, на которых написано было «Мясо», и перевернул. На широком заду был нарисован мультяшный гамбургер.
– Думаю, именно эти надо надеть на УЗИ. – Я смеялась, натягивая их на себя.
Джек снял бирку, слегка касаясь меня прохладными руками.
– Нас сочтут хулиганами и вызовут социальную службу.
Я обернулась и поймала свое отражение в зеркале. Круглый живот, старый лифчик и огромные трусы с гамбургером.
– Ты похожа на человека, который навел в своей жизни порядок, – заметил Джек, прикрывая ладонью нахальную усмешку.
– Они, кстати, и правда удобные.
Я натянула джинсы, Джек помог надеть футболку, и мы поехали.
На пассажирском сиденье лежало адресованное мне письмо, я сама его там оставила. Собиралась открыть по дороге на работу, но забыла. Джек, ни слова не говоря, передал его мне.
Я тогда этого не знала, но в конверте скрывался хорошо мне знакомый зеленоватый логотип. Перед тем, как запустить мотор, я открыла письмо. Оно было от Генерального медицинского совета. Сообщалось, что прошло больше года, и, если я до весны не предприму никаких действий, моя врачебная квалификация будет понижена.
Я похолодела, зубы застучали. Я думала, что этого не случится. Я все время платила взносы, считала, до понижения еще очень далеко. Но вот оно – синим по белому. И скоро все кончится, все, для чего я работала, все будет зря. Эти чертовы бесконечные клинические экзамены. Все мои умения: собирать анамнез, прощупать живот и найти источник боли, поставить катетер в плохую вену – именно меня все просили сделать такую работу. Это было мое призвание – и оно пропадет. Сдохнет, как придорожный пес.
– Понижение? – спросил Джек, читая у меня через плечо.
– Ага, если не развиваешься профессионально. Или не платишь лицензионных сборов.
– И ты потеряешь все?
– Да.
Я не могла на него смотреть.
Видимо, все мои чувства отразились на лице. Будто бы я должна выбросить самые дорогие для себя вещи или отдать Говарда новому хозяину.
– Боже мой, Рейч! Ты уверена?
– Более чем, – я сложила конверт и убрала письмо в бардачок, подальше. Не могла я о нем говорить сейчас.
– И тебе придется снова вернуться в медшколу? Проделать все снова?
– Нет.
– Ну, так еще ничего.
– Потому что я не хочу быть врачом.
– Но пришлось бы – если бы хотела?
– Честно говоря, даже не знаю. Понятия не имею, какова процедура.
Я повернула ключ зажигания. Хотела сменить тему, отвлечь его и себя от перспективы еще тридцать лет печатать извещения о совещаниях для юристов.
– Смотри, – я указала на окно кладовой.
Задняя дверь была выкрашена в зеленый цвет, рядом с ней стояла садовая лейка. А из окна смотрел одинокий Говард своими большими глазами.
– Ну и жирный же он, – засмеялся Джек. Шея у Говарда казалась огромной.
– Неудачный ракурс.
