В ту же секунду сквозь переплетение стеблей к ним продралась Эрика Молл, мокрая с ног до головы.
— Так-так, — тут же сказала она. — Похоже, это метроменус. Только ползает, летать не умеет. Лучше не дразнить. Он плотоядный, челюсти ого-го, да и дрянью какой-нибудь опрыскать тоже может запросто.
Душ из едких химикатов в планы уменьшенных людей не входил — равно как и перспектива угодить жуку на обед. Они примолкли и постарались не шевелиться, пока жук целеустремленно рыскал поблизости — скорее всего, охотился. Внезапно он рванул вперед, двигаясь с удивительной для своей комплекции скоростью, и схватил какое-то мелкое создание, которое заизвивалось и задрыгалось у него в челюстях, тщетно пытаясь освободиться. Из-за темноты студентам не удалось разглядеть, кого именно поймал жук, но громкий хруст, с которым его мощные челюсти перемалывали добычу, слышался достаточно отчетливо. Вдобавок на них накатила волна острой, режущей глаза вони.
— Защитная жидкость, — пояснила Эрика. — Там, в основном, уксусная кислота — в принципе, тот же уксус, и еще, наверное, децилацетат. Насколько я понимаю, отвратительную вонь обеспечивает бензохинон. Эти химикаты накапливаются в специальных мягких камерах у него в брюшке и могут даже циркулировать в крови.
Они проследили, как жук скрывается в ночи, утаскивая свою добычу.
— Превосходный образец эволюции. Получше нас — по крайней мере, для подобных условий, — добавила Молл.
— Броня, челюсти, химическое оружие и куча ног, — перечислил Питер.
— Ну да. Ног-то побольше, чем у нас, — усмехнулась Карен.
— У большинства животных, которые ходят по земле, — как минимум, шесть ног, — сообщила Эрика, усаживаясь на своего любимого конька. Она знала, что дополнительные конечности значительно улучшают скорость, проходимость и маневренность при движении по сложному рельефу. У всех насекомых по шесть ног, а число известных науке видов насекомых подбирается уже к одному миллиону. Причем большинство ученых считает, что своей очереди попасть в научные каталоги ожидает еще, по крайней мере, тридцать миллионов представителей этого класса беспозвоночных, что делает насекомых самой распространенной формой жизни на земле — не считая, конечно, микроорганизмов вроде бактерий и вирусов.
— Насекомые, — продолжала Эрика, словно делая научный доклад, — чрезвычайно преуспели в деле колонизации сухопутной части нашей планеты.
— А мы-то считаем их примитивными, — заметил Питер. — Думаем, что чем меньше ног, тем больше разума. И то, что у нас всего две ноги, делает нас умней и вообще по всем статьям круче какого-нибудь животного, у которого их четыре или шесть.
Карен ткнула пальцем куда-то в подлесок.
— Пока не повстречаем вот такое. И тогда действительно хочется, чтобы ног у нас было побольше.
Послышалась какая-то возня, и из-под огромного листа появился округлый бесформенный силуэт. Походил он больше на крота, быстро потирающего нос передними лапками.
— До чего же все это затрахало! — объявил силуэт, отплевываясь от грязи. На нем по-прежнему был твидовый пиджак.
— Дэнни? — уточнила на всякий случай Кинг.
— Я категорически против, чтобы меня уменьшали! Куда я теперь с таким росточком? Не зря говорят, что размер имеет значение. Я всегда это знал. И что теперь прикажете делать?
— Для начала хватить ныть, — отрезала Карен. — Надо выработать план. Оценить, чем мы располагаем.
— Как это «чем располагаем»?
— Каким оружием.
— Оружием?! Да вы тут что, все с ума посходили? Нет у нас никакого оружия! — взвыл Дэнни, срываясь на крик. — Вообще ничего нет!
— Это не так, — хладнокровно произнесла Кинг и повернулась к Питеру. — У меня есть рюкзак.
Соскочив с ветки, она подхватила рюкзак с земли и подняла его вверх на всеобщее обозрение.
— Успела схватить сразу перед тем, как Дрейк нас уменьшил.
— А Рик-то выбрался? — спросил кто-то.
— А как же! — послышался далекий голос из темноты, откуда-то слева. — Меня так просто не возьмешь. Ночных джунглей не видел, что ли? Вот когда мы работали «в поле», тогда, на Коста-Рике, то…
— Это Рик, — сказал Дженсен. — А что остальные?
Откуда-то сверху послышался громкий шлепок, и всех осыпало крупными каплями росы. Соскользнув по большому выгнувшемуся вниз листу, Дженни Линн ловко приземлилась на обе ноги.
— Долгонько же ты, — заметила Карен.
— За ветку зацепилась. Футах на десяти. Пришлось повозиться, — отозвалась Дженни.
Она уселась было по-турецки прямо на землю, но тут же подскочила, как ошпаренная.
— Фигасе! Мокро!
— Лес-то все-таки тропический, — промолвил Рик Хаттер, появляясь из переплетения листвы у них за спиной. Джинсы у него промокли насквозь. — Как вы, все нормально? — Он ухмыльнулся. — А ты как, Дэнни, дитя мое?
— Пошел в жопу! — огрызнулся Мино, все еще оттирая нос от грязи.
— Да ладно! — Рик одарил его ослепительной улыбкой. — Не кисни, проникнись духом момента! — Он ткнул пальцем в луну, тонкие лучики которой пробивались сквозь листву у них над головами. — Да что вся наша наука! Это же прямо как у Конрада! Извечное противостояние человека и дикой иррациональности природы, то истинное сердце тьмы, что свободно от предрассудков, литературных метафор и…
— Скажите ему кто-нибудь, чтоб заткнулся, — буркнул Дэнни.
— Рик, оставь человека в покое, — велел Питер.
— Нет уж, потерпи, — помотал головой Хаттер, — потому что это очень важно. Что же так ужасает современный разум перед лицом дикой природы? Чего он не в силах в ней вынести? Да того, что природа абсолютно индифферентна. Того, насколько она неумолима и безразлична. Жив ты или мертв, успех у тебя или неудача, хорошо тебе или плохо — все это ей совершенно пофиг. Вот это-то нас в ней и бесит. Ну как можно жить в мире, который настолько к тебе безразличен? Вот мы и пытаемся подогнать его под свои рамки. Льстиво именуем матушкой-природой, тогда как в истинном понимании этого слова никакой это нам не родитель вообще. Населяем выдуманными богами деревья, воздух и океан, населяем ими собственные дома — и все это лишь ради того, чтобы ощутить хоть призрачную, но заботу. Ждем от этих богов чуть ли не всего на свете: удачи, здоровья, свободы, но все же главная причина, по которой мы ими обзавелись — и причина эта главенствует над остальными, — это защита от одиночества. Но почему одиночество настолько для нас невыносимо? Почему мы не можем оставаться одни — почему? Да потому, что человеческие существа — это всего лишь дети, вот почему.
Рик ненадолго умолк, а потом продолжил свою речь:
— Но все это не более чем маски, которыми мы пытаемся прикрыть истинную суть явления под названием «природа». Все вы знаете, что обожает твердить нам Дэнни: наука, мол, лишь безропотно следует тому, что велит ей власть. Что объективной истины не существует — важно лишь то, кто на данный момент обладает властью. Власть что-то вещает, и все сразу воспринимают сказанное, как истину в последней инстанции, потому что у власти и кнут, и пряник в руках.
