Пришлось выбирать между смертью и жизнью на медикаментах…
Нажимаю на нее и вижу сообщение целиком. Его написал сорокадвухлетний мужчина с донорским сердцем.
Вы не подумайте, я нисколько не жалею о выборе. В моем возрасте такое легко принять. Да, есть ограничения в медицинском и физическом плане. Рисковать можно, только если ты молодой и здоровый. А нам об ограничениях забывать нельзя, даже если очень хочется. Нет возможности себе это позволить. Не важно, что ты устал от препаратов или не хочешь их принимать, потому что тебе не нравится, как они на тебя действуют. Не важно, если есть серьезные побочные эффекты. Теперь лекарства – часть твоей жизни. Как и осмотры, биопсии, контроль веса, давления, пульса. На твои плечи ложится огромная ответственность. И если ты это не осознаешь, то рискуешь жизнью. Нужно беречь себя и помнить об ограничениях.
Думаю о Колтоне. О том, каким он кажется здоровым и сильным. Быть может, есть ограничения, о которых я не знаю. Возникает желание быть с ним поосторожнее, как просила медсестра. И Шелби, хотя она и не сказала об этом вслух. Я чувствую себя ответственной за его сердце. Во всех смыслах.
Глава 19
Значение имеют лишь те ритмы, которые управляют танцем самой жизни. Движение плода от созревания до момента рождения, диастола и систола сердца, каждый человеческий вдох, приливы и отливы, которые отзываются на фазы Солнца и Луны, смена сезонов – именно это определяет время. Не условные секунды на будильниках и наручных часах, не дни и месяцы в календарях… Мы ловим этот ритм и не останавливаемся до конца жизни.
Эллен Лейси. «Радушный сад: садоводство для чувств, разума и духа»
ПОСЛЕ ТОЙ ПРОБЕЖКИ мы с Райан выбираем маршруты по очереди. В офисе у родителей много дел, и мама не справилась бы одна, так что папа возвращается к своим обязанностям, а мы с сестрой продолжаем без него. Спускаемся по трассе вдоль виноградников, огибающих холмы, по узкой тропинке над ручьем, который скрывается в овраге под папоротником и ядовитым плющом. Иногда разговариваем, но чаще я остаюсь наедине с утром, собственным дыханием, сердцебиением и ноющим чувством в мышцах и легких. Кажется, они вспоминают, что значит жить.
После пробежек Райан идет к бабуле – там она готовит картины для своего портфолио. А я еду на побережье и где-то по пути, на трассе между деревьями, становлюсь той Куинн, которую знает Колтон.
Теперь мы каждый день встречаемся на утесе – там, где в первый раз катались на байдарке. Интересно, это из-за того, что он скрывается от Шелби? Неужели я стала для него таким же секретом, каким он стал для меня? Пытаюсь об этом не думать, и рядом с ним это удается без труда. Колтон показывает мне все знакомые ему места – скрытые пещеры и прибрежные тропы, которые хранят его детские воспоминания. Я понемногу начинаю узнавать его. Не нужно задавать никаких вопросов, ведь он рассказывает о своем прошлом таким образом. Вернее, о части прошлого, которую он хочет мне показать, – лишенной больничных палат, кислородных трубок или пластиковых коробочек с таблетками.
У нас складывается особый распорядок – часы, когда мы обычно катаемся, плаваем или лежим на пляже. Я стараюсь быть осторожной и внимательной. Когда мне кажется, что сейчас у Колтона время приема препаратов, я отвлекаюсь на что-нибудь – скажем, на дикие цветы, которые растут вдоль дороги, или стайку пеликанов над океаном. Ему необходимо остаться наедине с тем, что он не хочет мне показывать.
Зато я все лучше узнаю о других его пристрастиях и симпатиях. Скажем, теперь мне известно, что он обожает отца, но при этом более близкие отношения у него с дедушкой, от которого ему достались любовь к океану и старым морским байкам. Колтон может назвать любое созвездие и рассказать его историю. И действительно думает, что каждый день может стать лучше предыдущего.
Думаю, что и он узнает меня. Колтону не приходится задавать вопросы – я все рассказываю сама. О пробежках с Райан, о бабуле и «Обществе красных шляпок». О гнетущих мыслях насчет собственного будущего, в котором я не уверена. И о том, что мне нравится проводить с ним время.
Нас влечет друг к другу, и это ощущается всегда – и когда молчим, и когда громко смеемся. Это можно заметить и в улыбке Колтона, пока мы смотрим друг другу в глаза. Услышать в его тоне, когда он называет меня по имени. Почувствовать, когда наши руки, плечи или колени соприкасаются. Я думаю, он тоже замечает, но колеблется. Не знаю, на мое ли благо или на его, но наши отношения напоминают безумный танец, в котором, несмотря на нарастающее притяжение, мы не подаемся ближе друг к другу.
В один прекрасный день после гребли и ланча я говорю, что хочу научиться серфингу. Мы начинаем с основ. Колтон раз за разом подталкивает меня на волну, командует, чтобы я вставала на доску, и каждый раз шумно радуется, когда мне это удается, даже если сразу после этого я падаю в воду. Мы повторяем снова и снова. И у меня наконец получается. Изо всех сил гребу руками, Колтон чуть подталкивает доску, и теперь по его команде я поднимаюсь, удерживаю равновесие и скольжу по гребню волны. Это лучшее чувство на свете, и мне не хочется вылезать из воды, поэтому занятия длятся до вечера, пока руки не наливаются свинцом.
Потом мы садимся на мелководье, слегка придерживаем доски, которые качаются рядом на гладкой поверхности моря. Дневной ветер уже стих, и люди начинают уходить с пляжа. Остаются только те, кто пришел полюбоваться закатом.
Тяжелое солнце нависает над горизонтом. Наблюдаю за небосклоном, но чувствую на себе взгляд Колтона и поворачиваюсь к нему.
– Что? – застенчиво спрашиваю я.
Колтон улыбается и болтает ногой в воде.
– Ничего, просто… – Его лицо принимает более серьезное выражение. – Знаешь, сколько дней я провел в мечтах о море? Это…
Он говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Меня сбивает с толку одна фраза.
Сколько дней, сколько дней, сколько дней?
Внезапно появляется ощущение, словно я очутилась в открытом море. Я не помню, сколько дней прошло со смерти Трента. Не знаю, когда перестала считать. Не знаю, когда рассталась с привычкой, которая служила моим наказанием за то, что не была рядом с ним в то утро, не проходила по дороге около дома, не спасла его, не попрощалась. А сейчас я даже не могу вспомнить, сколько дней назад это случилось.
Я сбилась со счета. В очередной раз подвела Трента.
– Давай уйдем, – вдруг говорю я. – Хорошо?
Мне больно. Чувствую знакомую тесноту в груди.
Не могу дышать.
– Разве не хочешь на нее взглянуть? – спрашивает Колтон.
– На что? – Я жадно хватаю ртом воздух и осознаю, что потеряла нить разговора.
– На зеленую вспышку. – Он указывает на солнце, которое наполовину скрылось за горизонтом.
– Что-что?
– Смотри внимательно. Во время исчезновения солнечного диска можно увидеть зеленую вспышку. Предположительно. При всех необходимых условиях. – Он улыбается. – Дедушка водил нас на нее смотреть и всегда приговаривал: «Увидите зеленую вспышку – научитесь заглядывать в людские сердца». – Колтон проводит пальцем по воде и мягко смеется. – Сам он клялся, что видел ее, и теперь умеет читать мысли.
