Расплываются в дымке хищные силуэты летучего отряда: это броненосные крейсера Камимуры, стремительные, оснащённые скорострельными орудиями в шесть и восемь дюймов, готовые неожиданно напасть, словно лёгкая кавалерия.
Но где же флагманский корабль, эскадренный броненосец «Микаса»? Хитрый адмирал Того, будто предчувствуя подвох, крадётся сзади, предоставив остальным кораблям своей эскадры испытать опасность.
И вот сильнейший грохот сотрясает море, за ним второй и третий. Тонут все три японских броненосца; растерянные самураи визжат и грозят небу кулаками, проклиная языческую богиню Аматэрасу за то, что отвернулась от них. Да и вправду, солнце зашло за тучу, чтобы не видеть ужасной картины: вода кипит от лопающихся паровых котлов; рокочут глухие взрывы детонирующего боезапаса. Море, заполненное головами тонущих, похоже на бульон с фрикадельками.
Эх, жаль, что «Микаса» избежал этой участи!
Флагман Хэйхатиро Того приближается медленно к месту гибели соратников; во все свои раскосые глаза глядят сигнальщики на его мостике, дежурят у орудий комендоры, готовые открыть огонь в любой миг.
– Что же, братцы, – говорит капитан «Портартурца», – мы не можем упустить главного врага.
– Верно, – соглашается старший помощник, – но чем его, гадину, брать? Неужто на абордаж пойдём?
– Это было бы славно, но совершенно бессмысленно. Используем самодвижущиеся мины Шварцкопфа, которые установлены у нас на корпусе.
– Точно! – хлопает себя по лбу Купец… э-э-э, мичман Купчинов. – Однако для этого придётся обозначить себя.
– Смертельно опасно, – вступает в разговор моторист, – но я готов погибнуть вместе с такими доблестными офицерами.
И вот подводная лодка приближается к громаде броненосца; бурун от перископа выдаёт её с головой, и японские комендоры принимаются палить из всех стволов. Первая мина срывается с крепления, несётся к чёрному гигантскому борту, оставляя цепочку воздушных пузырей…
Ну! Ещё минута, ещё двадцать секунд! Мимо…
– Эх, – бьёт громадным кулаком по стальной переборке Купчинов и оставляет в ней вмятину, – чуток не хватило.
– Надо всплывать, – говорит капитан, – у нас осталась одна мина, однако механизм её запуска повреждён – видимо, японским осколком. Починим и дадим залп.
Маленький корабль храбрецов всплывает; неба не видно из-за вздымающихся стеной разрывов. Жуткую песнь поют осколки; стучат пулемёты с мостиков броненосца, пули колотят свинцовым горохом в корпус лодки.
– Не поминай лихом. – Серафим жмёт руку Николаю, срывает мундир и остаётся в одной рубахе. Зажав зубами кортик, ползёт по скользкой палубе к минному аппарату.
Вот он, застрявший в механизме осколок! Мичман Купчинов протягивает правую руку, но в тот же миг вражеская пуля выбивает из кулака и швыряет в воду кортик. Серафим вздрагивает, но не произносит и звука. Держась окровавленной правой за трос, дотягивается левой – и последним усилием голыми пальцами вырывает иззубренный кусок стали.
– Есть! – докладывает старший помощник.
– Добро, – отвечает капитан. Высунувшись из рубки, прицеливается и жмёт на рычаг спуска.
Мина срывается с крепления и несётся в борт «Микасы». Это называется «на пистолетный выстрел» – в упор!
Чудовищный взрыв разрывает корпус японского флагмана пополам; но за мгновение до этого залп корабельной артиллерии накрывает наконец «Портартурца».
Когда опадает кипящая вода и рассеивается дым, на волнующейся поверхности Жёлтого моря не остаётся от крохотной подлодки и обломка…
* * *
– Господа, извольте обнажить головы в честь героически погибших мичманов Николая Ярилова и Серафима Купчинова!
Грохочут залпы прощальных салютов; по всей империи приспущены флаги. Адмиральский катер стопорит ход на месте гибели и оставляет на воде два… нет, три венка: ещё ведь безымянный моторист.
На берегу вытирает скупые слёзы тётя Шура, надевшая траур; рыдает взахлёб Ульяна:
– Касатик, на кого ты нас покинул!
Прекрасная блондинка промокает кружевным платочком серые лучистые глаза. Про неё шепчут: «Это знаменитая Ольга Дорф-Форт, безнадёжно влюблённая в Ярилова».
Отец Купчинова рвёт на груди бархатный жилет:
– Эх! Не ценил я тебя, Серафим! Порол на конюшне, денег не давал. Зря!
Поражённые героизмом юных русских офицеров японцы немедленно сдались и прислали на траурную церемонию делегацию адмиралов и генералов; они, рыдая от осознания вины в гибели двух петербуржцев, вручают родственникам два ордена Хризантемы, каждый с чайное блюдце, и совершают массовый обряд сэппуку, вываливая сизые внутренности на причал…
Но что это! Кто эти двое, бредущие по песку? Головы их обвязаны бурыми от крови бинтами; мундиры обгорели и свисают лохмотьями.
Это мичманы Ярилов и Купчинов, красивые и стройные! Они чудом спаслись и смогли доплыть до берега, превозмогая боль многочисленных ран и грозную морскую стихию.
– Ваше превосходительство! Ваше приказание исполнено, вражеский флот во главе с флагманом уничтожен.
Занавес».
* * *
– Здоровско.
Купец, волнуясь, разломал в трясущихся пальцах папиросу и достал другую.
– Мне аж не по себе, когда про папашу. Прямо дрожь взяла, так жалко себя стало. А ты выкрутился! Ишь ты, «занавес». А что за красотка Фортдорф?
– Да неважно. Художественный образ.
– Ну-ну, образ. Эх, здорово было бы, Ярило, если так, да? И Отечеству победа, и мы – героями. Ловко ты придумал с подводной лодкой.
– Так не я. Лодку вправду Налётов строит, в «Ниве» писали.
– Всё равно. Одним махом – и все их броненосцы на дно!
– Согласен.
* * *
На следующий день вышли газеты: 28 июля 1904 года Тихоокеанская эскадра пыталась прорваться во Владивосток и приняла бой в Жёлтом море. Всё закончилось плохо: наши, не добившись результата, повернули назад, в Порт-Артур. Несколько кораблей разбрелись по нейтральным портам и там интернировались до конца войны.
Позднее мы узнали: нашим морякам не хватило совсем немного, крохотного усилия, чтобы переломить ход сражения и, быть может, всей войны: эскадренные броненосцы «Микаса» и «Асахи» были сильно повреждены и лишились возможности стрелять главным калибром, остальные корабли также получили чувствительные удары; у японцев практически закончились снаряды, и адмирал Того собирался отдать приказ о прекращении сражения.
Но в этот переломный миг был убит осколком контр-адмирал Витгефт. Он с самого начала не верил в успех прорыва и отказался уходить в боевую рубку, под защиту брони. Сказал:
