Я был готов его расцеловать: на целых пятнадцать минут дольше продлится это счастье – быть рядом с ней!
Но в повозке меня ждало страшное разочарование: Ольга села слева, а в середину взгромоздилась Дарья – на том дурацком основании, что ей сбоку поддувает.
Она постоянно ворочалась, цепляя меня жирным плечом; и пахло от неё какой-то ерундой: аптекой пополам со слежавшимся барахлом из сундука моей тётушки.
Разговор погас, как фитилёк без масла; лишь иногда вспыхивал. Вдобавок Дарья задремала, пуская пузыри и присвистывая.
Ничто дольше в моей жизни не длилось, чем эти томительные минуты…
Ольга вдруг спросила:
– А сколько вам лет, Николай?
Я замер. Ей, выходило, было не меньше семнадцати; признаваться, что мне нет ещё пятнадцати, совершенно не хотелось.
– Шестнадцать.
Мне стало жутко стыдно; не то, чтобы я никогда не врал, но не очень любил это дело; а сейчас ложь вообще казалась мне святотатством.
Не знаю, чем бы кончилась эта неловкость, но Ольга неожиданно вскрикнула:
– Ой, что это?
Я глянул.
На нас надвигался тот самый форт, что глубоко поразил меня во время осеннего путешествия на пароходе; теперь его стены были покрыты изморозью и сияли в вечерних лучах, будто орошённые кровью.
– Брюсов форт, – проявил я осведомлённость, – не пугайтесь, просто он выглядит…
– Выглядит прекрасно, – сказала Ольга, – очень красиво. Загадочно и романтично. Словно там сидит грустный Влад Цепеш и никак не дождётся дружков-вампиров, чтобы устроить попойку.
Она рассмеялась: и зубы её в закатном свете были не ослепительно-белыми, а розоватыми.
Словно испачканными в крови.
Глава девятая
Ольга
20 декабря 1904 г., Санкт-Петербург.
Фантазия вторая
«…Гремел оркестр на перроне Николаевского вокзала; шпалерами стояли гвардейские полки и кричали «ура». В публике оживление:
– Что случилось?
– Как, вы ещё не знаете? Доблестные мичманы Ярилов и Купцов отправляются выручать Порт-Артур на поезде собственной конструкции! Теперь япошкам точно крышка!
Николай и Серафим стояли рядом, красивые и стройные, принимая восторги народа с достоинством античных героев. Вдруг из толпы прилетел букетик цветов, упал под ноги; Ярилов нагнулся, поднял. Прочёл надушенную лавандовой водой записку, вложенную в букет; ни одна черта не дрогнула на мужественном лице.
– От неё? – понимающе спросил друг.
– Да, – ответил Николай, – обещает ждать хоть вечность и умоляет об ответной любви. Но всё это пустяки: нас ждёт дело.
Оркестр грянул прощальный вальс:
Этот поезд идёт на Восток,
С моих губ уже стёк
Поцелуй-лепесток;
Петербург от тумана промок
И теперь он надолго далёк…
Последний звонок; сдвоенный локомотив выпустил белые клубы пара, скрывая сцену прощания; поезд тронулся, набирая ход.
Ярилов стоял у узкой бойницы, прикрытой стальными жалюзи, и смотрел, как несутся мимо голые зимние деревья и снежные просторы; вот проехали Волгу, вот уже граница Азии и Европы.
За вагонным стеклом танцевал
Работяга-Урал,
Величавый Байкал;
Я приеду, столичный вокзал!
Главных слов я ещё не сказал…
Позади притихшая под снегом тайга, вырезанные на синем небе чёрные горные хребты; рельсы, проложенные прямо по льду Байкала. Вот уже даурские степи; преодолён Хинганский хребет. Здравствуй, Маньчжурия!
Блиндированный поезд секретного проекта: два бронепаровоза (чтобы шибче тащить состав); бронеплощадки, вооружённые пушками и пулемётами; за узкими броневыми щелями – зоркие стрелки, отобранные из лучших по всей армии. Вот особый вагон (о нём речь позже); а вот бронированный салон начальников поезда – героических мичманов…»
– Слушай, а чего мы всё мичманы? Мы ими уже были, когда топили адмирала Того. Неужто не заслужили повышения?
– И то правда. Пора бы уж лейтенантами быть.
«…в салоне лейтенантов Ярилова и Купцова – отдельные купе, ванная и душ с горячей водой, буфет. Библиотека и зал электрического синематографа; и вообще всё на электричестве, ярко сияют лампы. Аппарат Бодо и телефонный коммутатор связывают поезд со всем миром; и даже искровой радиотелеграф, чтобы получать сообщения в пути, а не только на станциях.
Но вот Харбин; на перроне встречает толпа в сияющих эполетах и аксельбантах.
К нашим героям в купе всовывает голову зверского вида калмык из личного конвоя:
– Хозяин, там дарга просится. Впускать?
– Что за дарга?
– Важный. Рябчиков или ещё какой птица.
– Зови.
В купе входит главнокомандующий, генерал от инфантерии Куропаткин. Грозно вращает глазами и топорщит усы:
– Молодые люди, почему здесь? Кто отдавал приказ?
– Приказ нами получен от того, кому все мы присягнули в верности и готовности погибнуть в любую секунду.
– Так не годится – через голову. Я попрошу…
– Нет, это я вас попрошу, ваше высокопревосходительство, – обрывает мич… лейтенант Ярилов, – вам была предоставлена возможность привести наши войска к победе – и что же? Ляоян сдан, наступление на Шахэ закончено неудачей. Что теперь – сдадите Мукден? Почему до сих пор не выручен Порт-Артур?
Генерал растерян:
– Не вышло у меня, господа героические лейтенанты. Не сумел. Виноват.
– Зато у нас выйдет! Потому прошу немедленно распорядиться относительно топлива для блиндированного состава и не препятствовать движению.
Генерал вытягивается в струнку:
– Немедленно будет исполнено! Какие ещё пожелания?
– Вслед за нами немедленно отправляйте эшелон с отборным батальоном восточносибирских стрелков – для приёма пленных и трофеев. И вообще пусть все войска принимаются наступать! Хватит уже бездельничать и топтаться на месте!
Куропаткин, прослезившись, обнимает храбрых лейтенантов, красивых и стройных. Крестит их со словами:
– С богом, ребятки!
Вся Маньчжурская армия с воодушевлением кричит «ура!» и спешно готовится к атаке.
Получив необходимые запасы воды и угля, бронированный поезд мчится к линии фронта. Выскакивает какой-то казак, машет:
