Десять суходрочек
старина Санчес — гений, только знаю это я один, а его повидать всегда хорошо. крайне мало таких, с кем я выдерживаю в одной комнате дольше 5 минут, не чувствуя, что меня потрошат. Санчес мои тесты проходит, а я из такого теста, что мало не покажется, хехехехе, ох ты господи боже мой, ладно, в общем, я время от времени навещаю его в его двухэтажной самостройной хибаре. он сам себе канализацию провел, от высоковольтной линии протянул воздушку, подключил себе телефон подземным кабелем от соседского блокиратора, но мне объясняет, что звонить по межгороду все равно не может без низкопоклонства, он и живет с молодой бабой, которая разговаривает очень мало, пишет маслом, ходит везде с сексуальным видом и занимается с ним любовью, да и он, конечно, с нею тоже. землю он приобрел буквально за гроши, и хотя местечко довольно далеко от Лос-Анджелеса, это можно счесть только преимуществом. вот и сидит посреди проводов, журналов популярной механики, магнитофонных дек, бесчисленных полок с книгами на любые темы. он целеустремлен, никогда не бывает груб; чувство юмора на месте, волшебство присутствует; пишет он очень хорошо, но слава его не интересует. раз в сто лет он выбирается из этой пещеры и читает свои стихи в каком-нибудь университете — и рассказывают, что потом еще много недель содрогаются и сами стены, и плющ, что их оплетает, не говоря уж о студентках. он записал 10 000 пленок разговоров, звуков, музыки… скучных и нескучных, обычных и иных. все стены у него в фотографиях, рекламе, рисунках, осколках каменьев, змеиных кожах, черепах, ссохшихся гондонах, саже, серебре и пятнах золотой пыльцы.
— боюсь, у меня крыша скоро поедет, — говорю я ему. — одиннадцать лет на одной работе, часы волочатся по мне мокрым говном, у-ух, а лица уже давно растаяли до нулей, балабонят, палец покажи — ржут. я не сноб, Санчес, но иногда это настоящий театр ужасов, и единственный конец ему — смерть или безумие.
— здравомыслие — несовершенство, — отвечает он, закидывая в рот пару пилюль.
— господи, да я в том смысле, что меня преподают в нескольких университетах, какой-то профессор по мне даже книжку пишет… перевели вот на несколько языков…
— всех перевели, стареешь, Буковски, слабнешь. держи хвост пистолетом. Победа или Смерть.
— Адольф.
— Адольф.
— выше ставки — больше проигрыш.
— прально, или все наоборот для обычных людей.
— ну и на хуй.
— ну.
ненадолго становится тихо. потом он говорит:
— можешь к нам переехать.
— спасибо, старик, конечно. но я, наверное, сначала хвост пистолетом попробую.
— смотри, твоя игра.
у него над головой висит черная доска, на которую он белыми буквами наклеил:
ПАЦАН НЕ ПЛАКАЛ И ТЫЩУ КИМ НЕ РВАЛ.
Голландец Шульц на смертном одре
[21]
ДЛЯ МЕНЯ ГРАНД-ОПЕРА — ЯГОДКИ.
NE CRAIGNEZ POINT, MONSIEUR, LETORTUE.
КЛИЕНТ ПОЛИЦЕЙСКОГО — ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СТУЛ.
КТО НЕНАДЕЖЕН В ОДНОМ, ТОТ НЕНАДЕЖЕН ВО ВСЕМ.
НИ РАЗУ НЕ ВСТРЕЧАЛ ИСКЛЮЧЕНИЯ. И ВЫ НЕ ВСТРЕТИТЕ. ДА И НИКТО ДРУГОЙ.
АМИНЬ ЕСТЬ ВЛИЯНИЕ ЧИСЕЛ.
Пико Делла Мирандола, в своих каббалистических суждениях
[27]
УСПЕХ КАК РЕЗУЛЬТАТ ПРИЛЕЖАНИЯ — ИДЕАЛ КРЕСТЬЯНСТВА.
ДЛЯ МЕНЯ ЛУЧШЕ МОЕГО ГОВНА ВОНЯЕТ ТОЛЬКО СОБАЧЬЕ.
Чарльз Буковски
И ВОТ ПОРНОГРАФЫ СОБРАЛИСЬ В КРЕМАТОРИИ.
МАКСИМА СПОНТАННОСТИ — ХОЛОСТЯК САМ СЕБЕ МЕЛЕТ ШОКОЛАД.
ЦЕЛУЙ ТУ РУКУ, ЧТО НЕ МОЖЕШЬ ОТРУБИТЬ.
