Книга Первая красотка в городе, страница 64. Автор книги Чарльз Буковски

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Первая красотка в городе»

Cтраница 64

— Знаешь, что я сделаю? — спросил Линкольн у брата.

— Что?

— Я заставлю его у меня отсосать!

— Зачем?

— Зачем? Да смеху ради, вот зачем!

Линкольн отхлебнул еще, подошел к Рамону, поднял за подбородок его голову:

— Эй, уебище…

— Что? О пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

— Ты у меня хуй сосать будешь, ХУЕСОС!

— О нет, прошу вас!

— Мы знаем, что ты гомик! Готовься, уёбок!

— НЕТ! ПРОШУ ВАС! ПРОШУ!

Линкольн пробежался пальцами по своей ширинке.

— ОТКРЫВАЙ РОТ!

— О нет, пожалуйста!

На этот раз Линкольн ударил Рамона кулаком.

— Я люблю тебя, Рамон, — соси!

Рамон открыл рот. Линкольн всунул кончик члена ему между губ.

— Укусишь меня, уебище, — и я тебя УБЬЮ!

Рамон, плача, начал сосать.

Линкольн шлепнул его по лбу.

— ЖИВЕЙ давай! Больше жизни!

Рамон зашамкал быстрее, пустил в ход язык. Затем, чувствуя, что сейчас кончит, Линкольн схватил Рамона за волосы на затылке и вогнал до самого основания. Рамон подавился, задохнулся. Линкольн оставил хуй во рту, пока не опустел.

— Так! Теперь отсоси у моего брата!

Эндрю сказал:

— Линк, да я лучше не буду.

— Зассал?

— Нет, не в этом дело.

— Кишка тонка?

— Нет, нет…

— Хлебни-ка еще.

Эндрю хлебнул. Чуть-чуть подумал.

— Ладно, пусть пососет.

— ЗАСТАВЬ!

Эндрю встал, расстегнул ширинку.

— Готовься сосать, уёбок.

Рамон сидел и плакал.

— Подними ему голову. Ему же нравится.

Эндрю поднял голову Рамона.

— Мне не хочется бить тебя, старик. Открой рот. Это недолго.

Рамон раздвинул губы.

— Во, — сказал Линкольн. — Видишь, сосет. И никакой суеты.

Рамон задергал головой энергичнее, пустил в ход язык, и Эндрю кончил.

Рамон выплюнул все на ковер.

— Сволочь! — сказал Линкольн. — Ты должен был это проглотить!

Он подошел и дал Рамону пощечину — тот уже перестал плакать и, похоже, впал в какой-то транс.

Братья опять уселись, допили вино из бутылок. Нашли в кухне еще. Вынесли в гостиную, раскупорили и приложились снова.

Рамон Васкес уже напоминал восковую фигуру покойной Звезды в Голливудском Музее.

— Получим свои 5 штук и отвалим, — сказал Линкольн.

— Он же говорит, что нету, — сказал Эндрю.

— Педики — прирожденные вруны. Я их из него вытрясу. Ты сиди и винцо себе пей. А я этим гондоном займусь.

Линкольн поднял Рамона, перевалил через плечо и отнес в спальню.

Эндрю остался сидеть и пить вино. Из спальни доносились какие-то разговоры и крики. Он увидел телефон. Набрал нью-йорскский номер, за Рамонов счет. В Нью-Йорке жила его бикса. Свалила из Канзас-Сити за лучшей жизнью. Но до сих пор писала ему письма. Длинные. Жизнь пока не улучшалась.

— Кто?

— Эндрю.

— Ой, Эндрю, что-нибудь случилось?

— Спала?

— Собиралась ложиться.

— Одна?

— Ну конечно.

— Так ют, ничего не случилось. Тут один парень меня в кино протащит. Говорит, у меня лицо утонченное.

— Ой, это же чудесно, Эндрю! У тебя прекрасное лицо, и я тебя люблю, сам знаешь.

— Конечно. Как у тебя там, киска?

— Не очень, Энди. Нью-Йорк — холодный город. Все только в трусики норовят залезть, им одного подавай. Я официанткой работаю, сущий ад, но думаю, что получу роль во внебродвейской пьесе.

— Чё за пьеса?

— Ой, не знаю. Какие-то розовые слюни. Один черномазый написал.

— Не доверяй ты этим черномазым, крошка.

— Я и не доверяю. Это просто опыта набраться. И у них какая-то известная актриса забесплатно играть будет.

— Это-то ладно. Но черномазым не доверяй!

— Я ж не дура набитая, Энди. Я никому не верю. Просто опыта набраться.

— Кто черномазый?

— Фиг знает. Какой-то драматург. Сидит себе все время, траву курит и рассуждает о революции. Революция сейчас — самое то. Приходится следовать моде, пока ее не сдует.

— Этот драматург — он к тебе не шьется?

— Не строй из себя осла, Эндрю. Я к нему хорошо отношусь, но он же всего-навсего язычник, зверь… А я так устала столики обслуживать. Все эти умники — за задницу щиплют только потому, что оставили четвертак на чай. Ад сплошной.

— Я о тебе постоянно думаю, крошка.

— А я — о тебе, красавчик, старина Энди-Большая Елда. И я люблю тебя.

— Ты иногда смешно говоришь, смешно и по-настоящему, вот поэтому я тебя и люблю, малышка.

— Эй! Что там у вас за ВОПЛИ?

— Это шутка, малышка. У нас в Беверли-Хиллз большая пьянка. Сама же знаешь этих актеров.

— Орут так, будто кого убивают.

— Не волнуйся, крошка. Это шутка. Все ужрались. Кто-то роль репетирует. Я тебя люблю. Скоро позвоню опять или напишу.

— Пожалуйста, Эндрю, я люблю тебя.

— Спокойной ночи, лапусик.

— Спокойной ночи, Эндрю.

Эндрю повесил трубку и направился к спальне. Вошел. Рамон распластался на большой двуспальной кровати. Он был весь в крови. Все простыни были в крови.

Линкольн держал в руке хозяйскую трость. Ту самую, знаменитую трость, которой Великий Любовник пользовался в кино. Вся она тоже была в крови.

— Сукин сын не хочет раскалываться, — сказал Линкольн. — Принеси мне еще бутылку.

Эндрю сходил, открыл, и Линкольн надолго присосался к горлышку.

— Может, 5 штук у него и нет вовсе, — сказал Эндрю.

— Есть. И нам они нужны. Педики — хуже всяких жидов. В смысле, жид лучше сдохнет, чем хоть один пенни отдаст. А педики ВРУТ! Усек?

Линкольн снова посмотрел на тело на кровати.

— Где ты спрятал 5 штук, Рамон?

— Клянусь… клянусь… из глубины души, нет у меня 5 штук, клянусь! Клянусь!

Линкольн обрушил трость на лицо Великого Любовника. Еще раз. Потекла кровь. Рамон потерял сознание.

— Так ничего не выйдет. Засунь его под душ, — велел Линкольн брату. — Оживи его. Смой всю кровь. Начнем заново. На этот раз — не только рожу, но и хуй с яйцами. Он у нас заговорит. Тут любой разговорится. Сходи вымой его, а я пока выпью немножко.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация