Элеонора Робертовна закончила свой разговор с Гибелью Эскадры, подошла к столу и, поискав глазами тех, кого послала относить подносы с продуктами, и не обнаружив их, удивленно посмотрела на Веру и спросила:
— А где эти?
Вера пожала плечами. Элеонора Робертовна поспешно пошла к выходу.
— Эти… — повторил Волков. — Мы для нее «эти». Для кого-то мы, может быть, кумиры, но для таких, как Герберова, мы рабы. Как будто мы существуем лишь для того, чтобы они жили замечательно и безбедно. Талантливые, образованные, ранимые люди страдают от нищеты и неустроенности на свете, а наглые бездарности помыкают ими. Наглые и необразованные. Ведь именно Элеонора в свое время пыталась на экзамене убедить мою жену-доцента, что Александр Николаевич Островский написал пьесу «Жестокий романс». А когда экзаменатор попыталась возразить мягко, что пьеса называется как-то иначе, студентка стала хохотать и спросила: «А вы сами-то ее читали?» После чего приезжала пересдавать к нам домой, и это свое унижение она нам с женой простить не может до сих пор, хотя обедом мы ее тогда накормили и подарили книгу со статьей Гончарова «Мильон терзаний». Она ведь, сдавая экзамен у нас на дому, заявила, что «Горе от ума» — это пьеса про то, как замшелые патриоты травят прогрессивного либерала-западника. А теперь эта девочка командует театрами и актерами. Печально! Кстати, а не случилось ли чего? Что-то ребят долго нет.
Хорошавина с Иртеньевым и в самом деле задерживались. Не только Волков, но и Вера подумала, что, вероятно, что-то произошло. Потом из зала вышел Киреев. Вера поискала глазами Скаудера, но и его не оказалось. Когда Гибель Эскадры исчез — было непонятно: судя по всему, Вера просто упустила его из вида, увлеченная разговором. Не было и Бориса Адамовича. Киреев вдруг вбежал обратно.
— Давайте хлопнем по рюмашке, друзья, — предложил в этот момент Волков. — За наше терпение адское.
Тут он заметил, что ресторанный зал почти пуст.
— А где все?
— Я сейчас всех приведу, — ответил Артем Киреев и снова сорвался с места.
— Стасик, давай с нами, — позвал единственного оставшегося мужчину Волков.
— Вы же знаете, что я не пью алкоголь, — ответил Холмский. — И вообще, что-то мне не очень хорошо. Вероятно, морская болезнь начинается. Пойду прилягу.
И он ушел. Не спеша, держа спину прямо и красиво.
Волков потянулся за бутылкой, посмотрел с надеждой на Веру.
— Придется нам вдвоем. Я уже заметил, что вы прекрасно держите дозу. Не обижайтесь, но это комплимент. Не все даже в спецслужбах так могут.
Рядом с ними появился Козленков.
— Ну вот! — обрадовался Волков. — Картина третья: те же и Козленков.
Алексей Дмитриевич сел рядом с ним и подвинул свой стаканчик к горлышку наклоняемой бутылки. Волосы его были влажными.
— Выходил на воздух освежиться. Темнота, и ничего не видно, но все равно красота.
Выпили виски, Вера закусила ломтиком сыра. После чего Волков взял ее руку, наклонился и коснулся ладони губами.
— С вами спокойно, — произнес он.
Наконец, в зал стали возвращаться артисты.
— Я, пожалуй, покину вас, — произнесла Вера. — Успеем еще пообщаться и наговориться, впереди день и ночь.
— Нам день простоять да ночь продержаться, — сказал Козленков и махнул рукой появившемуся Ручьеву, подзывая его к столу.
— Погодите, — попытался удержать ее Волков. — Только начали разговор, а вы нас покидаете. Вернетесь?
Вера хотела попрощаться, но теперь подумала, что не будет долго сидеть с Герберовой и выпивать с ней точно не будет. Сошлется на усталость и вернется к артистам, раз они так об этом просят. — Скоро вернусь, — пообещала она.
Глава 9
Вера вышла из лифта и направилась в сторону каюты Герберовой. По дороге она встретила лишь Таню Хорошавину с двумя пустыми подносами, девушка выходила из лифта.
— А где остальные? — обратилась к ней Вера и заметила, что молодая актриса встревожена чем-то. — Где Иртеньев?
— Не знаю, — ответила Таня. — Мы отнесли закуски, потом вместе вышли, поговорили немного в коридоре. Сергей сказал, что заскочит к себе… То есть мы вместе спустились на наш этаж, и я тоже решила зайти в свою каюту.
— Элеонору Робертовну не встретили?
— Нет, — растерялась Татьяна.
И поспешно проскочила в сторону ресторана, не дожидаясь новых вопросов.
Вера дошла до двери каюты Элеоноры Робертовны и прислушалась. Вполне возможно, что Киреев находится там, а в этом случае не стоит ставить в неловкое положение и Герберову, и актера. Но за дверью каюты была тишина. Вера постучала. В ответ ни голоса, ни шагов. Вера постучала еще раз. Подумала, коснулась ручки двери, наклонила ее, потянула на себя. Дверь оказалась не заперта.
— Элеонора Робертовна, — позвала Вера.
Ответа не последовало. Вера уже хотела уйти, но заметила нечто странное. Ей показалось, что на полу что-то лежит. Она решительно вошла в каюту.
Герберова лежала на полу на спине, лицом вверх. Вера подошла, но ей даже не пришлось наклоняться, чтобы понять — Элеонора Робертовна мертва. Из груди Герберовой торчала рукоятка охотничьего ножа. Вероятно, того самого, что Козленков приобрел в Осло. Следов борьбы не наблюдалось, и, судя по всему, смерть чиновницы наступила мгновенно. Бриллианты мерцали в ее сережках и в ожерелье на груди.
Вера заглянула в пустую туалетную комнату, оглядела каюту. На столе стояли выставленные закуски, которые принесли Таня Хорошавина и Сергей Иртеньев. На туалетном столике лежала сумочка-клатч, с которой Герберова была в ресторане. В ящичках туалетного столика были свалена косметика, коробочки с духами, корешки чеков такс-фри, скрепленные фиолетовой пластиковой скрепкой. Тут же лежали загранпаспорт и внутренний российский паспорт.
Вера открыла российский: «Герберова Элеонора Робертовна. Год рождения: 1980». Проверила адрес регистрации — Елисеевский переулок. То есть самый центр: совсем рядом театр МХАТ и Министерство культуры. Штампов о браке или разводе нет. Как нет и вписанных в паспорт несовершеннолетних детей. Но паспорт был выдан три года назад, а значит, это могло быть и после развода. Впрочем, детей бы в любом случае вписали.
В платяном шкафу на пластиковых плечиках висели несколько платьев, стоял небольшой кожаный чемодан с бельем, еще одна сумочка, тоже кожаная, для прогулок по улице. В этой сумочке находился бумажник с несколькими российскими купюрами разного достоинства, пара американских сотенных и неистраченная шведская двадцатка с портретом писательницы Сельмы Лагерлеф и стаей летящих гусей. Двадцатка была оставлена, вероятно, в качестве сувенира. Еще в сумочке нашелся кругляш тонкой прозрачной скотч-ленты.
Присутствие скотча удивило Веру. Она вернулась к содержимому чемодана и обнаружила на дне пластиковую папку с листами бумаги. Это были какие-то бухгалтерские документы. Несколько листов были разорваны, а потом аккуратно склеены узкой прозрачной лентой. Вера осмотрела пластиковый кругляш: он был шведского производства, следовательно, листы разорвали совсем недавно, а склеивали, скорее всего, минувшим днем, когда судно стояло в Стокгольме. Папку Вера Бережная решила забрать с собой, чтобы потом изучить.
