— Ну пошло-поехало! — воскликнул Гибель Эскадры. — Сейчас начнется чтение пьесы и распределение ролей.
Ручьев замолчал.
— Господа, — обратился Скаудер ко всем. — Просьба к выступающим быть покороче, а то наш вечер перерастет в праздничное утро и не все успеют высказаться, а потом выспаться. Говори, Боря, за что мы сейчас выпьем?
— За присутствующих здесь дураков!
— К которым я себя не отношу, — успел вставить Гибель Эскадры.
Выпили еще раз, но Вера и в этот раз только пригубила бокал. Софьин заметил это.
— Что ж так не уважаете артистов?
— Оставляю место для того напитка, которым вы меня собирались угостить, — улыбнулась она. — И название которого почему-то скрываете.
Софьин весело взмахнул рукой.
— Могу раскрыть тайну: это коньяк. И не просто коньяк! Это легенда! «Реми Мартен» — черная жемчужина Луи Тринадцатого. Слыхали про такой? Сто сорок лет выдержки. Нам с Дезиком подарили по бутылке, когда мы вдвоем в его и мою министерскую бытность ездили на переговоры во Францию. Не знаю, выпил ли он свою бутылку, но я свою хранил до особого случая.
— Вы считаете, что сегодня особый случай? Вы, предполагая, что внезапно можете встретить меня на набережной Стокгольма, на всякий случай прихватили с собой бутылочку редчайшего коллекционного коньяка?
— Рад бы соврать, но не приучен ко лжи. Я день назад заключил важную сделку в Стокгольме. Приобрел все права на одного молодого и очень перспективного кубинского боксера, который приезжал на встречу со шведом. Швед известный, хотя уже и в возрасте. Очень опытный и тяжелее кубинца. В начале второго раунда наш паренек отправил шведа в глубокий нокаут, а заодно и на пенсию. И в первом раунде швед не мог попасть по нему ни разу. Потому что это невозможно. Кубинец так двигается! Второй Мухаммед Али — именно так написали про него в газетах. Это был его всего четвертый бой и первый, где соперник продержался до второго раунда. Не сомневаюсь, что он будет победителем турнира «Карибиен кап», хотя фавориты в принципе другие.
— Я в этом ничего не понимаю, — призналась Вера.
— Хватит болтать! — крикнул Скаудер.
Это относилось, разумеется, не к разговору Софьина с Верой, а ко всем остальным.
— Друзья мои! — начал Гибель Эскадры. — Вы все знаете, какие у нас планы, но вы даже представить себе не можете, какой нас ждет…
— Он сам-то верит в то, что говорит? — шепнула Софьину Вера. — Он отказался писать признание…
— Так я же его отговорил. Скаудер уверен, что смерть Герберовой спишет все грехи. Никто разбираться не будет. Смерть Элеоноры выгодна лишь одному человеку: а именно ему — Гилберту Яновичу. Вы это поняли и искали улики, доказательства. А я знал это с самого начала, просто не хотел говорить то, что видел.
— Что вы видели? — живо заинтересовалась Вера.
— Все или почти все. Хотел выйти из каюты, чтобы вернуться на ходовой мостик, но только дверь приоткрыл и вдруг увидел, как Гибель Эскадры выскочил из каюты Элеоноры и летит к своей с перекошенным лицом. Я не стал выходить и интересоваться. А вскоре ко мне стала ломиться Таня Хорошавина. Минуты две прошло, а может, и того меньше.
Вера слушала его внимательно и молчала. Софьин тихо продолжал:
— Решил никому ничего не говорить, все равно ведь доказательств нет. Непонятно, что они там не поделили, хотя это как раз понятно. Гилберт Янович — человек вспыльчивый, схватил лежащий на столе нож и ударил.
— Откуда вы знаете, что на столе лежал нож?
— Ну откуда-то этот нож взялся? Скаудер не принес его с собой. Он же не планировал убийство. Или вы думаете, что он мог заранее?..
— Я ничего не думаю, а верю только фактам.
— Так я и говорю. Схватил нож, который лежал на столе или на полу… Но ни в коем случае не принес его с собой, потому что заранее не готовил преступление… Я правильно мыслю?
— Правильно, — согласилась Вера.
— Герберова была еще та дамочка, как вы, вероятно, уже установили. Скаудер в запальчивости ударил ее ножом. Спас тем самым театр от разорения, от позора, от возможного обвинения себя в причастности к коррупции. Нервный и вспыльчивый человек не сдержался и что? Казнить теперь за это великого режиссера Скаудера? Конечно, я понимаю, нет ему прощенья, но пусть последующей жизнью искупает. Подумайте об этом, прежде чем предъявлять ему обвинение.
— Как у вас все просто! — усмехнулась Вера.
Борис Борисович не ответил.
— Вы знаете, что я за словом в карман не лезу, — продолжал Гибель Эскадры. — Что скажу, то и случится. Обещал великую славу театру — она уже на пороге. Обещал славу каждому — берите ее. Только для начала слушайте меня…
— Возвращаясь к моему коньяку, — вспомнил Софьин. — Я взял его с собой на переговоры. Когда все бумаги уже подписали, хотел достать эту бутылку и предложить по рюмочке за сделку… Но посмотрел на компанию и передумал. Вокруг негры с переломанными носами. С ними только «Гавану клаб» за милую душу. Поговорили только, пожали руки, похлопали друг друга по спинам и разошлись.
— Много заплатили?
— Даром, — довольно улыбнулся Софьин. — Один миллион американских рублей. Через год Дону Кингу продам миллиончиков за сто. Парня зовут Гильермо Антонио Марти. Это его полное имя. А так, с того самого времени, как Гильермо ребенком впервые вышел на ринг, его зовут Олесьело, что по-испански означает «Привет, небеса!». Это имя мне нравится — оно ему подходит, его и оставим. Я думаю, Дон Кинг только рад будет иметь бойца с таким прозвищем.
— А кто такой Дон Кинг?
— О-о! Это самый уважаемый человек в боксерском мире. Промоутер, который делает чемпионов, продает их и покупает. Устраивает самые важные поединки. С сумасшедшими гонорарами для боксеров. Его собственное состояние никому неизвестно — несколько миллиардов, а то и десятков миллиардов. А вообще он бывший бандит, рекетир, убийца. За два доказанных убийства он отсидел. Очень уважаемый человек.
Гибель Эскадры закончил свою речь, и теперь все смотрели на Софьина и Веру Бережную. Последние его слова, судя по лицам актеров, слышали все.
— Ну что? — радостно воскликнул Борис Борисович. — У меня налито, у Верочки тоже. Давайте еще раз за дураков!
— Вообще-то я предложил тост за нашего спонсора, — напомнил Скаудер.
— За меня в другой раз, — покачал головой Борис Борисович. — Сначала за тебя, дорогой ты наш и безгрешный Гилберт Янович!
Скаудер побледнел и поставил свой бокал на стол. Все молчали, и вдруг прозвучал голос Стасика:
— Мы все пьем и пьем. Радуемся чему-то. А ведь никто даже не предложил помянуть Элеонору Робертовну! Какая бы она ни была, но плохого театру она ничего не сделала…
— Давайте по порядку, — сказала Алиса Иртеньева.
