— Идите, — поторопил его Евдокимов.
Полковник Евдокимов приказал всем артистам собраться в ресторанном зале. Иртеньев сказал, что ранение у него касательное и не тяжелое: он может и ходить, и сидеть, и давать показания, потому что он тоже один из действующих лиц сыгранного сегодня спектакля.
Последние слова возмутили Евдокимова: он сообщил не только Сергею, но и всем остальным, что убийство, а уж тем более расследование этого убийства — не спектакль и потешаться над этим никому не позволено. Иван Васильевич хотел напомнить всем о гражданской позиции и необходимости оказывать всякое содействие официальным лицам, проводящим расследование, но его успокоил Волков, объяснив, что сказанное молодым актером — профессиональный сленг. К тому же напомнил, что парень получил ранение, защищая всех остальных и в первую очередь Верочку. Евдокимов выслушал его и спорить не стал. Он был большим поклонником Волкова и даже решил, что, когда все закончится, он попросит у народного артиста автограф для жены.
Потом он вернулся к Вере и вежливо поинтересовался, как ее угораздило оказаться на этом пароходе и, вообще, каким ветром ее занесло в Швецию.
— Развеяться захотелось, — ответила Вера с улыбкой.
Евдокимов только сокрушенно покачал головой. Он ей, конечно, не поверил. Но выспрашивать больше ничего не стал. Зато посетовал, что так спешил сюда, а работы никакой — два трупа, и все ясно сразу.
— А вам так работа нужна? — усмехнулась Вера.
— Лучше бы ее не было вовсе! — признался Евдокимов. — Все были бы живы и здоровы, и никто никого бы не убивал.
Он посмотрел на тело олигарха.
— И чего ему не хватало? У него ведь все было…
Глава 26
Артисты сидели возле того самого вытянутого стола — точнее, у столов, выставленных в одну линию. Сидели молча и ждали. Когда вошла Вера, а следом полковник Евдокимов, все поднялись как школьники и вскинули руки. Но Вера сделала жест — не надо аплодисментов, и потому все опустились на свои места спокойно.
Они подошли к тем же самым местам, где еще совсем недавно Вера восседала с Борисом Борисовичем Софьиным. Вера засомневалась, стоит ли занимать эти кресла, но Евдокимов уже опустился на бывшее место олигарха. Артисты переглянулись.
— Я — полковник юстиции Евдокимов, — представился Иван Васильевич. — Хочу с вами поговорить, чтобы установить общую, так сказать, картину, выслушать ваши претензии по поводу отсутствия безопасности на судне, хотя к пароходству не имею никакого отношения.
— Это судно принадлежит… Вернее, принадлежало Софьину, — напомнила Вера.
— Вот даже как! — удивился полковник. — А мне никакой информации на эту тему не подготовили. Да и вообще не знаю, даже с чего начать…
— Давай начну я, — предложила Вера.
— Конечно, Верочка, — улыбнулся Евдокимов. — Я и не сомневался, что у вас есть что сказать.
— Началась эта история давно, — начала рассказ Вера. — Более тридцати лет назад, когда молодой младший научный сотрудник НИИ решил заняться борьбой за экологию. Он стал организовывать митинги и говорить о необходимости беречь экологию. Заметьте, он говорил не об окружающей среде, а о науке, о взаимодействии живых организмов с окружающей средой, потому что экология — это именно наука, а не среда. Но для людей, приходящих на митинги, это было неважно. Ему верили, как верили тогда всем, кто что-нибудь критиковал. Вскоре молодой человек пошел во власть и возглавил совет народных депутатов подмосковного городка, познакомился с симпатичной девушкой, у которой папа возглавлял один из первых коммерческих банков, и так он подружился с этой девушкой, что скоро она объявила дома, что ждет ребенка…
— Бережная, ты вообще о чем? — удивился Евдокимов.
— О том, с чего все началось. Я рассказываю о Софьине, который, являясь фактически мэром города, открыл множество фирм, создал им преференции, раздавал подряды на строительство и госзаказы на поставку всего. Он разбогател и жалел лишь об одном, что приходится делиться с тестем, который и без того был богаче его… Он долго думал о своей жизни и, конечно, придумал и как избавиться от родственника, и как стать богаче самому. Его фирмы набрали кредитов на возведение в городе крупного торгово-развлекательного комплекса. Кредиты были разворованы, а тесть взорван. Банк разорился. Жена Бориса Борисовича получила наследство, которым поделилась с младшей сестрой почти поровну. Сестре было чуть меньше пятнадцати лет. Красивая юная девочка. И Борис Борисович не устоял… Элеонора Робертовна хранила тайну долго, все это время она шантажировала мужа сестры, пока не решила, что хватит ждать милости от кого-то. Для начала она рассказала сестре со всеми подробностями о своих интимных отношениях с ее мужем и о том, кто убил их отца. Изабелла Робертовна поверила, вероятно, не сразу, но вскоре последовал развод, по которому Софьин ничего не получал согласно брачному договору, составленному еще юристами Роберта Ивановича. Однако Софьин уже подготовился к подобному исходу: распылил часть своего состояния и добился того, что обе стороны при разводе подписали договор об отказе от взаимных претензий. Изабелла Робертовна по собственной инициативе и дабы забыть полностью о негодяе-муже от себя лично подписала даже отказ от права на наследство, в случае если Борис Борисович уйдет из жизни. В дополнение она даже сообщила, что дочь Софьина — не его. Но Борис Борисович давно уже знал это, заказав генетическую экспертизу.
— Зачем ты все это рассказываешь? — не понял Евдокимов.
— Не перебивайте, пожалуйста, прошу вас! — закричал Скаудер. — Это очень важно, потому что от этого зависит будущее нашего театра. Вдруг новый владелец продаст здание и нас вместе с ним?
— Новым владельцем станет мальчик, которого Софьин уже признал своим сыном и даже составил завещание в его пользу, с тем чтобы ни бывшая жена, ни бывшая дочь, ни бывшая свояченица ничего не смогли оттяпать. Мальчик пока еще и в школу не ходит, до его совершеннолетия и театром, и деньгами на счетах, и зарубежной недвижимостью будет управлять его мама. Но, я думаю, вы с ней как-нибудь договоритесь.
Артисты встрепенулись, разом заговорили, засуетились.
— А кто она?
— А вдруг она вообще театр не любит? Что нам потом делать?
— Мне кажется, она любит театр, — улыбнулась Вера. — Особенно ваш театр, и вас всех она любит.
Все замолчали.
— И кто это? — недоуменно спросил Федор Андреевич.
— Это я, — тихо ответила Таня Хорошавина и заплакала.
Никто не бросился ее успокаивать, потому что все сидели как громом пораженные.
— А за что же он эту Герберову убил? — поинтересовался Евдокимов.
— Он такую личную неприязнь испытывал к убитой… — начала Вера, но сменила немного тон и продолжила обстоятельный рассказ: — У Бориса Борисовича в последнее время появились некоторые трудности в бизнесе, доходы резко упали, а он еще и это судно купил. Деньги потребовались, и он решил поскрести по сусекам. Даже с театра потребовал долю в прибыли. А какая может быть доля, если Элеонора Робертовна раздевала театр?
