— Слышала, — прошептала Вера.
— Американцам поступила информация, что один из самых разыскиваемых террористов выжил и собирается уйти в Европу. Все тропы они перекрыли, усилили контроль на пропускных пунктах. Но Володя ушел морем. Самое безопасное направление оказалось — Танзания. А оттуда уже посуху через Тунис, Ливию. В Стокгольме его опознали случайно.
— Где он сейчас?
— Предполагаем, что в Ираке, а может быть, в Афганистане. Сейчас на Востоке создается новая армия, и, скорее всего, Володю сделают одним из ее руководителей. Ведь он уже командовал разведкой и в немалой степени способствовал нашей победе, о чем никто даже не догадывается. Так что по поручению командования хочу высказать благодарность и ему, и вам.
— Мне-то за что? — смутилась Вера.
— За понимание и терпение.
— Когда я увижу мужа?
— Не могу сказать, потому что не знаю, — вздохнул мужчина. — Видно будет по тому, как у него дела пойдут. Так что потерпите еще немного.
Мужчина достал из кармана сложенный пополам конверт и протянул Вере.
— Он вам письмецо передал. Простите, что немного в скомканном виде, но ведь не по почте прислали.
Вера открыла конверт, достала сложенный пополам лист, вырванный из небольшого блокнота.
Любимая! Прости, если не увидимся в ближайшие дни. Но обещаю, что постараюсь быстрее обернуться. Вез тебе подарок, но оставил на хранение в одном месте, потом заберем вместе. Целую.
Она поцеловала листок, сложила его и вернула в конверт. Конверт спрятала в сумочку. А потом посмотрела в окошко, на сверкающие фонари морского терминала. Отвернулась, чтобы незнакомец не видел ее слез.
— Имя Хафиз что-то обозначает? — спросила она, чтобы только не молчать.
— Обозначает, конечно, как всякое другое. По-арабски — это «защитник». А еще так называют тех, кто в совершенстве изучил Коран.
Вера кивнула, стараясь не плакать. Мужчина деликатно отвернулся. Помолчал, а потом, вероятно, для того чтобы тишина не была такой тягостной, произнес:
— Не знаю, что за подарок он вам приготовил…
— Я уже получила. Так что не волнуйтесь, — сказала Вера и прикоснулась к кулону на шее, она не знала, как это объяснить, но почему-то была уверена, что этот кулон — подарок от Володи.
За неделю до событий
Владимир медленно шел через центр Стокгольма по узкой улочке Гамла Стана. Иногда он останавливался у витрин магазинов и рассматривал товары, но стоял недолго, словно искал что-то конкретное и, не увидев необходимый ему товар, шел дальше. В витринах он видел свое отражение, от которого давно отвык — без длинных волос и бороды, а главное, в европейской одежде. Видел, как те, что шли за ним, останавливались и тоже рассматривали витрины. Судя по всему, они поняли, что он заметил слежку, но не спешили, зная, что ему некуда деться — впереди набережная, но выход на нее наверняка перекрыт.
На узкой двери была наклеена реклама какого-то пива, Владимир зашел внутрь заведения. Три столика и стойка с пивным автоматом. Бармен сразу определил в нем неместного.
— Что хочет господин? — спросил он.
— Что-то можете предложить иное, кроме пива?
— Только пиво. «Король Людвиг» — не пробовали, вероятно? Не хуже баварского.
Похоже, бармен и сам в это не верил.
— Один бокал, — заказал Владимир.
Снаружи к двери подошел один из преследователей, попытался рассмотреть что-то сквозь тонированное стекло. Ничего не разглядев, отошел.
— Хороший загар у вас, — произнес бармен, даже не глядя на Владимира. — Где отдыхали?
— В Африке.
— Много слонов убили?
— Одного вам оставил.
Бармен подвинул ему бокал пива. Владимир покачал головой, отказываясь, положил на стойку монету в пять крон и вышел из бара.
Теперь его вели двое, один шел впереди, а второй следом шагах в двадцати. Уйти труда бы не составило, но есть и другие, перекрывающие пути возможного отхода. Сколько их — неизвестно, но можно предположить, что достаточно: наверняка опасного террориста захватывать прибыла большая группа специалистов.
В фильтрационном пункте Владимир провел около двух недель. От длинных волос он избавился еще до прибытия в Европу и бороду подстриг коротко, а потому не боялся, что его опознают. Пособие почти не тратил. Живущие в соседней комнате марокканцы каждый день варили кускус и приглашали его разделить с ними трапезу. Пять раз в день он совершал намаз, а на утренний фаджр к нему приходили соседи. Вернее, за полчаса до восхода он сам стучал им в дверь, и этот стук для них был нечто вроде азана — призыва на молитву. В общежитии его считали проповедником-дервишем и обращались уважительно — Ата.
Из общежития Владимир не выходил, ждал связного. Однажды к нему подошел ливанец, который часто терся рядом, и сказал тихо:
— Я знаю, кто ты. Я видел тебя в Мосуле вместе с Аль-Бакром. Если нужна помощь, я всегда готов. Нас несколько таких, но нет вождя.
Владимир молчал. А когда ливанец спросил:
— Ты же вождь, почему молчишь?
И он ответил, глядя сквозь прилипчивого соседа.
— Когда Господь испытал Ибрахима своими словами, то он исполнил их полностью. Сказал Бог: «Поистине, Я назначу тебя предводителем людей! Ибрахим спросил: «А из моего потомства?» Ответил Бог: «Не представится Мое обязательство мракобесам!»
— Ты не веришь мне? — настаивал ливанец.
— Ты сам знаешь, кто ты, и только Господь знает, что ждет тебя.
Связного не было. Резервной точки для связи Владимиру не назвали. Приказали ждать здесь. Но время тянулось. В последний раз он дал знать о себе с борта катера, когда из Ливии переправлялся в сторону Сицилии. Он позвонил с телефона, взятого из кармана мертвого старика, которого соседи по переполненной посудине собирались сбросить в море. Позвонил на турецкий номер и сообщил на аварском, что скоро будет в Европе, и тогда ему назвали точки в Италии, Германии и Швеции, где его будут ждать и помогут. Но в Италию попасть не удалось, зато через неделю он прорвался через Хорватию в Швецию…
Ливанец присутствовал рядом слишком навязчиво и, когда Владимир выходил из общаги, следил за ним. Потом перестал, что говорило о том, что следят теперь более опытные люди.
Однажды под вечер в дверь постучали, а потом вошел похожий на алжирца светлокожий араб.
— Истинный путь господний всегда прямой, — произнес он.
— Нечестивых не направляет воля Аллаха, — ответил Владимир.
Это означало, что за ним следят постоянно.
Ответил бы он строкой аята о том, что каждый получит ровно столько кары или милости, сколько стоят его поступки, значило бы «все в порядке».
