Она взяла вдову Кайданова за рукав и потащила прочь со двора.
— А куда мы? — с надеждой спросила Вика, послушно идя вслед за журналисткой.
— В торговый комплекс, видела я тут у метро какой-то. Там и поговорим. Пока до места не дойдем, ни о чем не рассказывай, — строго велела она Вике.
— Почему? — глядя с опаской на Женю, спросила та.
— Да потому, что я тебе уже рассказывала про Алену, которая домой возвращаться боится. И про то, что за мной могут следить, — сердито объяснила Женька, перелезая через слякотный сугроб на краю площадки.
— Но это ведь ерунда какая-то. Кто нас дома может прослушивать? — из какого-то непонятного упрямства спросила Вика. Ей страшно не хотелось тащиться в торговый комплекс, ей не хотелось хлюпать в мокрых сапогах, ей хотелось домой, в тепло. Эта сумасшедшая журналистка, вместо того чтобы найти убийц Олега, напридумывала каких-то шпионских историй, каких в жизни не бывает, и ее втягивает в собственный психоз.
Зачем Олегу было ссориться с «Фармньюлайфом»? У него всегда были хорошие отношения с руководством, он всегда говорил, что работать ему там нравится, просто в НИИ проект масштабнее предложили.
«И что там такого неразрешимого могло быть с тем препаратом, что Олегу вдруг вмешаться пришлось?» — ворчала про себя Вика, не решаясь вслух выразить собственные сомнения. Потапова сегодня выглядела какой-то злой и колючей. А потому просто недовольно пыхтела ей в спину, перебираясь через лужи и наледи.
— Ну вот. Здесь тепло, сухо, и шум такой, что себя еле слышно, — вставая посреди магазина женского нижнего белья, выдохнула с облегчением Женя. — Теперь давай соображай, куда муж мог документы деть? — уже без всяких реверансов велела Женя и сама устыдилась собственного грубого тона. За что она так на женщину набросилась? И на «ты» почему-то вдруг перешла. Стыд, да и только. Нельзя так распускаться, как бы тебя человек ни раздражал. — И уже совсем другим тоном добавила: — Подумай, пожалуйста, как следует, это очень важно.
Вика взглянула на журналистку и покраснела. Как ей не стыдно? Взрослая женщина раскапризничалась, как ребенок. Тут ей мокро, там ей ветрено. А ведь Потапова вместе с ней мерзла, да еще и ехала к ней через весь город.
— Понимаете, я, конечно, хорошо знаю Олега, — начала, как всегда, не очень уверенно Вика, — точнее, знала, но дело в том, что у него никогда не бывало раньше неприятностей на работе, а может, он мне и раньше о них не рассказывал. Но я не представляю, чтобы он что-то прятал. Он был очень прямым, честным человеком.
— Здесь дело не в честности, — перебила ее Женя, — а точнее, именно в ней, но в том, как ее отстоять. Документы были доказательством, их надо было сохранить.
— Не знаю. Прятать их дома или на даче он бы не стал. В камере хранения тоже. Это глупо и ненадежно. Послать самому себе по почте? Он не доверял нашей почте. Они вечно что-нибудь теряют, — жалобно глядя на Женю, размышляла Вика.
— Тогда у кого-то из знакомых? — тормошила ее снова начавшая сердиться Женька. Все же Вика — ужасная размазня и мямля.
— Если эти документы были такими важными и опасными, что из-за них убили Алешу и… Олега, и он об этом знал, он точно не стал бы оставлять эти документы знакомым, ведь у всех дети. Олег никогда не был легкомысленным эгоистом. — Она покачала головой. — Вот если бы… — Вика не договорила, но Женя тут же вцепилась в нее, не оставляя надежды отмолчаться.
— Что «вот если»? — заглядывая ей требовательно в глаза и хватая за рукав, спросила Потапова.
— Вот если бы был жив Вениамин Константинович, — нерешительно произнесла Вика. — Ему бы он наверняка рассказал о том, что происходит.
— Вениамин Константинович, это кто? — тут же оживилась Женя, хоть какой-то мыслительный всплеск.
— Это научный руководитель Олега, он учился у него в университете и кандидатскую у него писал, и докторскую, — пояснила Вика. — Очень его уважал, потому что Вениамин Константинович был человек не только умный, но и очень честный, принципиальный. Его в сталинские времена только чудом не расстреляли, сколько он лет в лагерях отсидел и сколько на его долю всего выпало, а он ни доброты своей, ни принципиальности, ни честности не растерял, — с горящими глазами и почти театральным пафосом поведала Вика.
— Да, — со вздохом согласилась Женя. — Жаль, что он умер. — «А теперь-то что делать?» — добавила она про себя.
— Да, — согласилась с ней искренне Вика. — К тому же жена у него еще раньше умерла, и Римма совсем одна осталась, а ведь она инвалид. Конечно, Олег навещал ее время от времени, мы даже несколько раз пытались ее к нам на праздники вытащить, на Новый год, Восьмое марта. Но она такая гордая, не захотела, решила, что это акт жалости, — как ни в чем не бывало рассказывала Вика, стоя с Женькой между вешалок с бюстгальтерами.
— Римма, кто это? — без всякого энтузиазма спросила Женя.
— Дочь Вениамина Константиновича. Римма Вениаминовна Гибо, — пояснила Вика. — Она инвалид, почти с рождения, переводами занимается.
— Ясно. Еще идеи будут? — спросила она у Вики холодно и уже безнадежно.
— Не знаю, — растерянно и огорченно проговорила Вика. — У семьи Олега домик был в деревне Тайково, еще от бабушки достался. Там одно время родители отдыхали летом, потом свекор умер, Ольге Леонидовне одной там тяжело справляться, а мы себе новую дачу построили поближе к городу. Но домик все еще стоит. Олег иногда туда ездил проверить, все ли в порядке. Может, он их там спрятал? — как-то безнадежно спросила Вика.
— Тайково? Где это? — без всякого энтузиазма спросила Женя.
— Это под Лугой, сто семьдесят километров от города, — поспешила объяснить Вика.
— У вас есть телефон кого-нибудь из соседей в этом Тайкове? Нельзя узнать, когда Олег появлялся там в последний раз?
— Кажется, у Олега были какие-то телефоны, но его мобильник не сохранился, а я там никого не знаю, — покачала головой Вика и, словно предупреждая Женин вопрос, торопливо добавила: — А Ольгу Леонидовну мне бы не хотелось беспокоить, после смерти Олега она сама не своя.
— Ясно, — проговорила Женя, бессмысленно крутя перед собой вешалку с розовым кружевным лифчиком четвертого размера.
— На моей машине ехать туда нельзя, — после некоторого размышления проговорила Женя. — Да и заблужусь я, пока деревню вашу разыщу. Придется ехать вместе на вашей машине.
— Но я тоже плохо знаю дорогу, — попыталась возразить Вика. — Совсем почти не знаю.
— Слушайте, Виктория, — повернулась к ней, выходя из состояния глубокой задумчивости Женя, тон ее голоса звучал резко, но сейчас это Женьке казалось вполне уместным, потому как терпение ее лопнуло. — Вы попросили меня расследовать убийство вашего мужа, потому что полиция, по вашему мнению, бездействует. Я этим делом занимаюсь. Не хочу хвастаться или пробивать кого-то на жалость, но за мной следят, я не могу вести нормальную жизнь, пользоваться своим автомобилем, меня пытались похитить неизвестные, каждый день я выхожу из дому и целыми днями мотаюсь по городу в поисках улик и доказательств, и не только по городу, — возмущенно выговаривала Виктории Женя, глядя той в глаза. — И вот, когда я попросила вас о помощи, заметьте пустяковой, что я слышу в ответ? Сначала вам не нравится беседовать на ветру, холодно. А мне через весь город к вам тащиться на общественном транспорте тепло и уютно? — глядя на покрасневшее то ли от стыда, то ли от раздражения лицо вдовы, напирала Женька. — Потом вам лень ехать на собственную дачу, чтобы разыскать документы, из-за которых убили троих человек, в том числе и вашего мужа, и которые способны вывести на чистую воду убийц и являются главным доказательством в деле. Так, может, мне имеет смысл плюнуть на всю эту историю, и живите как хотите? Хотите, ищите убийц сами, хотите, сидите дома, пейте чай с зефиром. Тепло, спокойно и пока сыто.
