Дальнейшая ее речь связность утратила и смысл тоже, вопросов Жениных Вера больше не слушала, а только плакалась на свою жизнь и тянула руки к деньгам.
Поняв, что толку от девушки больше не будет, Женя сунула ей в руки деньги и поспешила покинуть подъезд. Встреча с Верой оставила в ее душе чувство брезгливой жалости.
«Боже мой, спаси и сохрани!» — перекрестилась она, выходя из подъезда.
В каком направлении двигаться дальше, Женя не знала. Может, Суровцеву позвонить? Теперь у нее достаточно фактов, чтобы вынудить майора к сотрудничеству.
— Ну, что ты за человек, Потапова? — тяжело вздохнул майор. — Что тебе спокойно не живется? Такое дело простое в драму превратила, да еще и французов приплела. — Суровцев покачал неряшливой, давно не стриженной головой, потом взрыхлил пятерней и без того неопрятную шевелюру и, взглянув исподлобья на гостью, спросил: — А ты подумала о том, что начнется, когда вся правда выплывет наружу, да еще и по телевизору? Ты подумала, что будет с парами, усыновившими детей и, между прочим, заплатившими за это большие деньги?
— Ну, Грачевы эту историю легко переживут! — фыркнула презрительно Женя, закидывая ногу на ногу.
— Допустим. А остальные? А матери, у которых украли детей? А сами младенцы? Ведь не исключены длительные судебные разбирательства, тяжбы, дети будут расти в нервозной обстановке, возможно, что некоторые из них за время судов уже подрастут и для них станет трагедией расставание с нынешними родителями и привыкание к новым. А вдруг и настоящие матери, когда битва за детей будет окончена, поймут, что не готовы тянуть на себе такое бремя? Тогда что? Евгения, остановись, пока не поздно, добром это не кончится.
— Да что вы такое говорите? Вы представьте на минуточку, что это у вас сына украли, как бы себя ваша Татьяна чувствовала? — набросилась на майора журналистка.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — переплюнул трижды через плечо майор, потом звонко постучал себе по лбу. — Ты, Евгения, думай, чего городишь.
— Вот, вот, — покивала головой Женя. — За других решать всегда легче. Так будете помогать или нет?
— Чего ты от меня хочешь? — признавая поражение, спросил Суровцев, пригорюнившись и подперев дряблую, покрытую яркой сеточкой капилляров щеку кулаком.
— Мне нужно поговорить с вашим коллегой, который курировал, ну или как вы там это называете, наркомана Воробьева, — с трудом скрывая торжество, выпалила девушка.
— И всего-то? — усмехнулся Суровцев. — Слушай, ну наковыряла ты историю с этой фирмой, которая мошенничеством с младенцами промышляет, но можно хоть мне показатели не портить и в дело Матвеевой не лезть? — Он укоризненно посмотрел на Женьку. — Дело закрыто, я все тридцать три раза перепроверил, убийство было случайным, не спланированным. Понимаешь?
— Нет. Даете координаты своего приятеля или нет? — наваливаясь на стол и глядя на Суровцева грозным взглядом, спросила журналистка. — Или же мне самой его разыскивать и у вашего начальства протекцию просить? А ведь они мне не откажут! — ехидным голосом добавила она.
— Значит, не отстанешь, — вздохнул Суровцев. — Будь неладен тот день, когда я встретил тебя на мосту, — тихо выругался майор и потянулся к телефону.
— Алло? Василий Осипович, майор Суровцев из Василеостровского отдела беспокоит. Здорово, здорово, — покивал он головой в ответ невидимому собеседнику. — Да нет, слава богу! Это я по делу Воробьева звоню, — бессмысленно водя ручкой по бумаге, объяснял Суровцев. — Да нет, закрыли, это не мне надо, а журналистке одной знакомой. Передачу «Потапова обвиняет» никогда не смотрели? Повезло, — искренне порадовался за коллегу майор. — Ну, так вот, убитая была ее подругой. — Последовала пауза, на протяжении которой майор молча кивал, потом он снова ожил. — Да мне-то все понятно, да только она все равно не отстанет. Поговорите вы с ней, авось успокоится. Ага. Ага. Ладненько.
— Ну, прилипала несчастная, завтра можешь к нему подъехать в три. Вот адрес, — протянул майор Жене мятый клочок с написанным прыгающими буквами адресом.
Глава 20
— Евгения Викторовна? Приятно познакомиться, наслышан, наслышан! — поднялся навстречу Жене из-за стола тучный, улыбчивый мужчина с густой копной рыжеватых жестких волос, лежавших вокруг головы, словно шапка из овчины, крупными завитыми прядями. — Петручинский Василий Осипович.
Женя пожала протянутую толстяком руку, отметив про себя явное и бессмысленное вранье Петручинского. «Наслышан, наслышан!» А ведь еще вчера сам Суровцеву сказал, что передачу ее никогда не видел и о ней в жизни не слышал. То ли прессу уважает, то ли побаивается, а может, просто бабник, присаживаясь в предложенное кресло, решила девушка.
— Добрый день. Извините за беспокойство, — поддерживая предложенную интонацию, проговорила она, приятно улыбаясь, — но меня очень интересует Сергей Воробьев. Василий Осипович, я знаю, что вы были долго и хорошо знакомы. Расскажите мне о нем.
— Ну, — откидываясь на спинку рабочего кресла, благодушно заметил Петручинский, — сказать, что я его хорошо знал, было бы преувеличением. Он был моим информатором, только и всего. Он предоставлял мне информацию, я закрывал глаза на мелкие нарушения, впрочем, Воробьев парень был тихий, особых хлопот не доставлял. Прихватывали его пару раз с мелкой партией товара, ну, так это в подобной среде не большой грех, а польза от него бывала весьма ощутима. Парень он был не глупый, приметливый, иногда стоящие услуги оказывал, ну а я, бывало, деньжат ему немного подкидывал. Так вот и жили, — развел руками рыжий толстый Петручинский, и его пухлые, похожие на свердловские булки щеки расползлись в улыбке.
— А скажите, что могло привести Воробьева в день убийства на Васильевский остров? После общения с его друзьями и родственниками у меня не создалось впечатления, что покойный любил путешествовать, — немного слукавила Женя.
— Вы беседовали с его родней? — искренне удивился Петручинский.
— Ну, да. И с Верой тоже, — с трудом скрывая самодовольство, кивнула журналистка.
— Не знаю, Евгения Викторовна, что именно вам удалось выяснить у этой барышни, потому как она, простите, совсем глухая.
— Какая? — недоуменно переспросила Женя, у которой отчетливо отложилось в памяти, что слышит Вера в пределах нормы.
— Глухая. Ну, законченная наркоманка, значит. Такие уже не лечатся и никогда не бросают, — довольно пояснил Василий Осипович. — А родственники давно вычеркнули Воробьева из собственной жизни. Да и то сказать, от такого родства радости мало. Хорошо, зять там попался с кулачищами, а то ведь эта публика русского языка не понимает. Воробьев, когда из заключения вышел, и воровал из дома, и деньги у матери и сестры таскал, и шприцы разбрасывал по дому, а там ребенок маленький. И дружки к нему шлялись. В общем, та еще жизнь. А Сидорчук, это зять покойного, быстро эту компанию разогнал, а самого Воробьева из квартиры вышвырнул. Прям на улицу, с пожитками. Вот он к Верке и прибился.
