«Нет, — тут же сказал ей какой-то внутренний голос, — сиди и не шевелись, это твой единственный шанс остаться незамеченной. А если ты вскочишь, то он увидит тебя уже наверняка, и тогда, не колеблясь, разбудит всех мужиков, которые мирно спят сейчас в своем вагончике. Ну а уж если они устроят облаву в лесу всей толпой, то у тебя останется гораздо меньше шансов уйти, чем сейчас».
Прислушавшись к этой мысли, то ли своей собственной, то ли внушенной ей еще сохранившими в себе жизненную силу останками уничтоженных елок, возле которых она сидела, Женька осталась на месте. Она сидела, испытывая мучительное удушье оттого, что ради сохранения тишины и неподвижности не могла сейчас вдыхать воздух так интенсивно, как требовал того ее пребывающий в стрессовом состоянии организм. А шаги слышались все ближе. И вдруг стихли, сторож остановился.
«Заметил»?! — уже не забилось, а затрепетало сжавшееся от страха Женькино сердце.
Но тут шаги раздались снова, быстро удаляясь в сторону машин. Боясь поверить в такое счастье, Женька позволила себе чуть сдвинуться с места и вдохнуть воздух носом вместо пересохшего рта. И тут же, ощутив резкий запах солярки, все поняла. Сторож побежал, тоже почувствовав этот запах, вслед за которым раздалось и журчание — это из разъеденных баков, емкостью литров по триста каждый, заструилось топливо.
Все еще находясь под прикрытием кучи, Женька начала отползать к лесу. Потом, перед тем как пересечь оставшееся до него открытое пространство, осторожно выглянула, желая узнать, где находится сторож. И увидела, что он, кинувшись к столбу со свисающим куском рельса, размахивается какой-то палкой. Женька и ахнуть не успела, как сторож ударил этой палкой по рельсу. По всей вырубке раскатился пронзительный металлический звон, и не успел он стихнуть, как в вагончике послышалась возня быстро поднимающихся людей. Как затравленный зверь, Женька оглянулась по сторонам. Что делать? В какую сторону бежать? Но тут, заметив темные ручейки вытекшей из баков солярки, уже достигшие хвойной кучи, она нашла совсем другой выход. Сунув руку в карман, она нащупала там зажигалку — ей, как дворнику, нередко требовался этот нехитрый маленький предмет, и она всегда носила его с собой. И теперь, чиркнув колесиком, Женька поднесла ее к одной из лежащих в куче еловых лап, а после того, как огоньки, потрескивая, скользнули вдоль смолистых веточек, сунула лапу в темный ручеек. Вспыхнувшее синее пламя, стелясь по ручьям разлитого топлива, побежало в обратном направлении, к машинам. Бросив последний взгляд на пока еще ничего не заметившего сторожа, Женька, не дожидаясь, пока начнут действовать выскочившие из вагончика, но еще не успевшие проснуться мужики, побежала к лесу. Теперь она была уверена в том, что у них будет забота поважнее, чем гоняться за ней.
Полученных на вырубке впечатлений Женьке с лихвой хватило не только на остаток ночи, но и на весь следующий день. Стоило ей только, дочищая снег на дорожках в парке, вспомнить о пережитом, как морозная дрожь пробегала по ее разгоряченному работой телу. И все же, зная, что сегодня у нее, скорее всего, не будет возможности снова сходить на вырубку, она испытывала сожаление.
Ближе к вечеру, откинув с дорожки последнюю лопату снега, Женька пошла домой. На фоне полученного ночью стресса предстоящее свидание не казалось ей таким уж катастрофически пугающим, но тем не менее, думая о нем, Женька испытывала примерно такое же чувство, как если бы летела с высокой горы. «Потроха стынут», — вспомнилась ей фраза, услышанная как-то с экрана еще не сгоревшего тогда телевизора. Сейчас Женька испытывала приблизительно то же самое. Дома она, наскоро обиходив собак, разделась и встала под душ. Ей хотелось как-то изгнать из себя этот внутренний холод, но тонкая струйка горячей воды не смогла ей в этом помочь. А если увеличить напор, знала Женька, вода станет уже холодней — в зимние морозы спираль водонагревателя не справлялась с обеими задачами одновременно. Поэтому, ополоснувшись под душем, Женька не стала больше задерживаться в своей маленькой и не слишком-то теплой кабинке, а, завернувшись в полотенце, пошла к себе в комнату. Уже там, кутаясь в одеяло, чтобы согреться, она вдруг поймала себя на мысли, что ей и надеть-то нечего и что в любой своей вещи она наверняка будет смотреться дома у Влада еще более убого, чем самая последняя его уборщица. Но, понимая, что изменить что-либо она все равно не сможет, Женька заставила себя отмахнуться от этой мысли.
«Будь что будет, — решила она. — Уборщица от дворника ненамного отличается, и нет никаких причин, по которым я должна была бы стараться выглядеть чем-то не тем, чем являюсь на самом деле. И потом, еще неизвестно, что вообще меня там ждет, в этой моей поездке. Может, Влад с порога сменит гнев на милость и сразу отпустит меня домой? А может, наоборот, ему взбредет в голову снова поиздеваться надо мной? Поупражняться, так сказать, в изящной словесности? Ну что ж, вот и получается, что тогда я лишь сыграю ему на руку, дав для этого дополнительный повод. Да и то все это будет лишь в том случае, если он вообще сегодня вспомнит обо мне и о моей просьбе. А ведь может и забыть. Не зря я не стала говорить ничего конкретного Але ни вчера, ни сегодня. Ведь я даже не знаю точно, приедет ли сегодня Корней…»
Но на этот счет Женька сомневалась напрасно. Корней приехал. Часа через полтора она услышала, как у закрытых ворот просигналила машина. И не успела Женька еще выйти, чтобы отпереть ему калитку и сказать, что сейчас будет готова, как сам он был уже у нее на крыльце.
— Привет, — поздоровался он. — Я за тобой.
— Привет, — ответила Женька. — Ты как сюда попал? Все ведь закрыто.
— Да просто перемахнул через забор. Что может быть проще? — улыбнулся он. — Чтобы ты не бегала туда-сюда понапрасну.
— Спасибо, — оценила его заботу Женька. — Тогда постой минутку, я быстро.
Оправдывая свои слова, она собралась буквально за пару минут: обулась и натянула на себя свою выходную зимнюю куртку из коричневой плащовки.
— Готова? — спросил Корней, как только она застегнула «молнию» и взяла ключи от калитки. — Ну, тогда пойдем.
Он подал ей руку, помогая спуститься с крыльца, потом, проводив до машины, открыл перед ней дверцу. Не имея выбора, Женька послушно села на переднее сиденье, рядом с ним. Ее смущала его сегодняшняя забота. Мысленно она не могла не спросить себя, слышал ли Корней их с Владом разговор в машине и знает ли, зачем везет ее сегодня к нему. Она бы смутилась еще больше, если бы узнала, что Корней не только в курсе, но даже пытался заступиться за нее перед тем, как приехать сюда.
— Зачем тебе это? — спросил он Влада, когда машина уже стояла у дверей. — Что за игру ты затеял? Она же совсем тебе не нужна.
— Не нужна, — согласился Влад. — Так же, как ей — эти деньги. Она ведь просит их не для себя, это же козе понятно.
— Ну и дал бы. Какая тебе разница, зачем они ей? Ты за один вечер в ресторане прогуляешь куда больше. А девчонка тебе жизнь спасла. Между прочим, рискуя при этом своей.
— Можешь не напоминать, у меня еще нет склероза. И поэтому я прекрасно помню не только это, но и то, как она отказалась от денег, не взяв их у отца в день моего отъезда. Она идеалистка и никогда в жизни не пришла бы просить, если бы деньги потребовались ей лично. Вот в связи с этим и возникает вопрос: кому они нужны? Общаться ей в своей глуши сейчас не с кем, а из родни у нее только та семейка, из-за которой она оказалась в этом лесу. Ты знаешь это не хуже меня, сам ведь наводил о ней справки и рассказывал мне обо всем. Вот я и хочу знать, не для них ли ей потребовались деньги. И если да, то тогда я лучше всю эту пачку сожгу. Меня всегда бесили святые, подставляющие щеку после того, как им врезали по другой.
