— Ну вот, кажется, и дождик кончился, — заметил Влад, усаживаясь на свое место и что-то затаскивая следом. — Держи, это тебе.
«Это» оказалось огромным, но очень легким и невероятно мягким плюшевым котом, полосатым и толстым, как в мультике про попугая Кешу. Женька не могла не улыбнуться, усаживая к себе на колени это податливое пушистое чудо.
— Спасибо, Влад. Ты прости, что я так глупо сорвалась.
— Жень, проехали. Не стоят они твоих слез, ни мать, ни отчим, и нечего больше об этом говорить. Ну а теперь едем ко мне. Если уж ты вспомнила о боге, то предадимся сегодня всем смертным грехам — и лености, и разврату, и чревоугодию… Что там еще остается?
— Не знаю, — улыбнулась Женька, обнимая кота.
— Эх ты, философ. Ну ладно, сами что-нибудь придумаем.
Последовавшие за этим часы были, как всегда, восхитительны. Влад умел устраивать домашние праздники. И хотя их сценарий мало чем отличался от традиционных сценариев голливудских фильмов, так прекрасно было не увидеть все это на экране телевизора, а пережить самой: вначале джакузи с огромным количеством шампанского, не столько выпитого, сколько вылитого прямо в пенистую воду. А потом — изумительный вечер при свечах, на мягком ковре перед горящим камином, который, к Женькиному облегчению, топился не дровами, а какими-то брикетами, от которых не было мусора.
О приезде жены Влад Женьке так и не заикнулся. Лишь прощаясь с ней ночью на крыльце ее дома, сказал:
— Жень, завтра меня не жди, я не смогу приехать.
«Конечно, иначе и быть не может», — с горечью подумала она. Вслух же ответила:
— Как хочешь, Влад.
— Не «как хочешь», а не смогу, — повторил он. — Если получится, увидимся послезавтра. Ну а если нет, то я тебе позвоню.
— Хорошо, — кивнула она.
Наклонившись к ней, Влад целомудренно поцеловал ее в лоб и спустился с крыльца. Тихо хлопнула дверца машины. Обхватив обеими руками подаренного кота и невзирая на нетерпеливое повизгивание собак за дверью, Женька долго смотрела на дорогу после того, как скрылись вдалеке красные габаритные огни. И спрашивала себя, увидит ли она еще хоть когда-нибудь подъезжающую к воротам «Тойоту».
Этот вопрос Женька не переставала задавать себе и на следующий день. Даже мелькнула безумная идея поехать в аэропорт. Посмотреть на эту самую Эллу, а заодно узнать, как Влад будет ее встречать. Но, во‑первых, Женька не знала ни номера рейса, ни времени прибытия самолета. Во-вторых, Влад мог заметить ее там, и если бы заметил, ему это вряд ли бы понравилось. Ну а в‑третьих, сказала сама себе Женька, ты можешь увидеть там такое, чего тебе лучше бы не видеть, ради твоего же собственного спокойствия.
Обдумав все это, она отказалась от своей затеи, но только легче ей от этого не стало, потому что все, что она могла и не могла увидеть в аэропорту, ей щедро принялось рисовать ее не в меру услужливое воображение. Весь день Женька провела как на иголках, а к вечеру, когда за ней обычно заезжал Влад, ей стало еще тяжелее. И с наступлением темноты Женька, уже второй раз за сегодняшний день, вместе с собаками пошла в лес.
От вырубки, к большому ее удивлению, по-прежнему не доносилось ни звука. Где-то после обеда Женька слышала, как туда, судя по рокоту, приезжал тягач. Но он там пробыл не больше часа и снова ушел. И теперь Женька не знала, что и думать. Днем она дошла до вырубки и убедилась, что та охраняется, но, кроме сторожей, там больше не было ни души. Не было и лесовозов. Лишь три трактора стояли в ряд, заслоняя собой чумазый вагончик, из крыши которого по-прежнему торчала покореженная труба — и больше ничего.
— Праздник у них, что ли, какой-то? — обратилась Женька к деревьям, поднявшись на холмы. Сегодня, в наступившей тишине, она впервые за много дней могла спокойно разговаривать с ними. — В то, что они убрались отсюда насовсем, мне что-то не верится. Да и не оставили бы они тогда свои трактора — чем охранять их, проще было сразу угнать.
По тревожной тишине внимающего ей леса Женька поняла: деревья согласны с ней, и лесорубы еще вернутся.
— Да, тяжелый у нас с вами выдался год, — вздохнула Женька. — Прошлой весной мне бы и в кошмарном сне такого не привиделось. А в этом… — Она лишь покачала головой, так и не найдя подходящих слов. Потом сказала, не в силах больше держать это в себе: — И к Владу сегодня приехала жена. Все. Кончилась моя недолгая радость. Вот и думай теперь, что же все-таки лучше — искать свою любовь и не найти ее или найти и потерять? Ведь если не найдешь, не испытаешь хоть раз в своей жизни того, что испытала я, то, считай, вся она прожита зря, уж я-то теперь точно знаю. Но терять… Господи, до чего же это больно! Как же это страшно и тяжело! Даже не терять, а просто делить еще с кем-то. Ведь это все равно что сердце разделить надвое — невозможно этого сделать, перед тем не вырвав его.
— Держись, — шепнули деревья. — Еще не все потеряно, и твой Влад наверняка будет к тебе приезжать.
— Да, — горько кивнула Женька. — От НЕЕ. Чужой муж, заезжий любовник.
— Никакое счастье не бывает идеальным, — возразили деревья. — И тебе, наверное, даже легче, потому что ты делишь его только с Эллой, а она — с десятком других женщин, о которых она знает, а ты нет и, может быть, никогда не узнаешь.
— Нет, мне не легче, — упрямо мотнула головой Женька. — Потому что Элла не любит его так, как я. Ей важны его деньги, его положение в обществе, престиж. Без этого всего Влад вряд ли был бы ей нужен. А я, наоборот, ощущала бы себя на вершине счастья, если бы он, лишившись всего, согласился жить со мной в моем домике. Ведь если мне нравится его машина, то лишь потому, что на ней ездит он. И его дом — потому, что он в нем живет… Я из тех, кому с милым рай и в шалаше, — вздохнула Женька после недолгой паузы. — Вот только он устроен по-другому. И никогда бы не довольствовался пресловутым шалашом, кто бы там с ним ни жил.
Деревья не нашли, что ответить, да Женька и не ждала от них ответа. Они были рядом, они не оставались безучастными слушателями, и ей хватало уже одного этого. И ей не было бы сегодня так тяжело, если бы не двойное бремя, лежащее у нее на душе. Ведь, помимо Влада, оставалась еще вырубка, пусть и приостановившая свое наступление на лес, но неотвратимая и безжалостная, как сама смерть.
Спустившись вниз, Женька дошла до патриаршей ели над замерзшим ручьем и, по своему обыкновению поклонившись ей, направилась дальше. Мимо пушистых и нарядных елок, так и просящихся на новогоднюю открытку, мимо больших, покрытых мхом валунов, к застывшей в вечном экстазе паре влюбленных. Они предстали перед ней, переплетенные в тесных объятиях ель и рябина, на фоне зловещей подсветки горящих на вырубке фонарей. И за деревьями, стоящими по эту сторону лощины, уже угадывалась раскинувшаяся на той стороне пустота.
— Господи! — вырвалось у Женьки. — Так близко!
В страхе за деревья она даже забыла, зачем сюда шла. И вместо того, чтобы полюбоваться неразлучной парой, по-доброму позавидовать ее счастью, в котором не было и не могло быть места кому-то третьему, подозвала собак и привязала их к ближайшей елке.
