Увы, каменный Шота Руставели стоял на горе один, как перст.
— Алка! Генрих! — громко пошептала я в пропасть. — Вы здесь?
В непроглядной тьме под обрывом что-то согласно прошуршало.
— Трошкина, это ты?
Безжалостное воображение живо намалевало мне картинку, изображающую переломанную фигурку, из последних сил ползущую сквозь бурьян и репейники.
— Это может быть никакая не Трошкина, а просто кот, крот или даже змея, — попытался припугнуть меня внутренний голос.
— Держись там, я иду к тебе! — отринув здравый смысл, сообщила я Трошкиной, коту, кроту или змее, после чего все-таки полезла под откос, презрев тропинку и рискуя в потемках на рытвинах фатально свернуть себе шею (воображение проворно пририсовало к двум хладным трупам третий — мой собственный).
Новый маршрут привел к объекту, которого я раньше не видела.
На дне оврага обнаружилось наполовину вросшее в землю сооружение гибридной архитектуры: не то блиндаж, не то землянка. Окон у него не было, а вот дверь настойчивая я отыскала и даже открыла, машинально возвестив о своем приходе сказочным:
— Тук-тук! Кто в теремочке живет?
Так называемый теремочек подошел бы в качестве места жительства мышкам и лягушкам. Возможно, постройка задумывалась как собачья будка — для не самого крупного песика. Чтобы заглянуть внутрь, мне пришлось согнуться вдвое, никак иначе я в дверцу не проходила.
Естественно, руку с мобильником я сунула туда прежде, чем голову, но это не особо помогло. Встроенный фонарик честно высветил засыпанный разным мусором пол и позорно спасовал перед чернильной тьмой в дальнем углу. А как раз там, судя по интригующей возне, таился ответ на вопрос о населении теремочка!
Я присела, на корточках пролезла в помещение, отважно и настойчиво потянулась рукой с сотовым светочем к источнику шума…
Надо было мне, идиотке, сначала по сторонам посмотреть!
Выполняя физкультурное упражнение «Низкий присяд с вытянутыми руками», я была маломобильна и не смогла отпрыгнуть влево, услышав очень близко справа подозрительнейший шорох.
Удар по голове выбил искры из глаз, но светлее мне не стало, наоборот — неуютный мир полностью погрузился во тьму.
Понедельник
Ночь с воскресенья на понедельник стала для меня бессонной. Недолгое вынужденное беспамятство не в счет — отдохновения оно мне не подарило.
В чувство меня привел запах. Не нашатыря, нет — очень крепкого спиртного.
— Фу, что за гадость?! — очнувшись и отплевавшись, спросила я.
Этикетка с надписью вроде «rsrs» выглядела знакомой, но вкус напитка я не опознала.
— Уж так и гадость? Многим нравится, — хмыкнул Генрих. — Местный специалитет — чача. Хлебни еще глоточек, больше пока не надо.
Доброму человеку, который говорит уверенно и вроде знает, что делать, подчиняешься машинально. Я послушно хлебнула хваленой чачи (вот что, стало быть, означают эти четыре буквы), закашлялась и прослезилась. Зрение затуманилось, не позволяя сориентироваться:
— Где мы? Что случилось? А Алка здесь?
— Здесь, здесь, — успокоил меня Генрих, убирая бутылку.
Я проморгалась и прозрела, увидев лежащий на полу фонарик. Направлен он был на меня, а за границами светлого круга царила непроглядная мгла, и в ней явно кто-то ворочался.
Я потянулась к фонарику и обнаружила, что руки меня не слушаются. Нет, они не отнялись, просто были связаны за спиной!
— Какого хрена?! В чем дело?!
— Мне лень объяснять, поэтому, Аллочка, слово предоставляется тебе! — Генрих шагнул в темноту, и спустя секунду оттуда донесся звенящий яростью голос Трошкиной.
— Инка, этот гад меня ударил и связал!
— Меня тоже, — пожаловалась я. — А почему и зачем? Что ему, гаду, нужно?
— А нужен ему код от ячейки камеры хранения!
— Ой, можно подумать, великая тайна! Пожалуйста: сто один!
Генрих — на полусогнутых и со скрюченной спиной — выполз из темноты, замер напротив меня, как горгулья.
— Это неверные цифры!
— С ума сошел? — Будь мои руки свободны, я бы покрутила пальцем у виска. — Это самые верные на свете цифры — номер моего любимого оттенка краски для волос! Сто один, не сомневайся.
— Видишь ли, Инночка, мы пробовали эту комбинацию. И сто один набирали, и сто десять, и сто одиннадцать — ничего не подходит.
— Ой! — пискнула Трошкина.
— Что? — Генрих как сидел на корточках, так и развернулся к подружке, и я отчетливо увидела на его затылке крупную красную родинку, похожую на кнопку.
Я бы, конечно, сразу ее вспомнила, но Алка отвлекла меня вопросом:
— Инка, а как пишется это твое «сто один»?
— Как обычно, ты разве не видела на коробках? — Я пожала плечами. — Один, ноль, ноль, потом точка, потом снова один.
— Так это не сто один, а тысяча один! — дружно возмутились Генрих и Трошкина.
— А ты, дура, что написала в эсэмэс? — накинулся на Алку рыжий гад.
— А я, дура, написала три цифры — 101, — повинилась подружка.
— А я, дурак, подумал, что неправильно разглядел! — всплеснул руками Генрих.
— А я поняла, не дура! Алка, он увидел сообщение, когда ты его на кухне за столом написала! — крикнула я невидимой во мраке Трошкиной.
— А когда не сумел открыть ячейку с неправильным кодом, спер мой мобильник, чтобы посмотреть исходящее сообщение! — включилась в мозговой штурм подружка.
— Значит, тысяча один? — Рыжий гад, игнорируя наши с Алкой озарения, деловито настучал СМС и показал мне экран. — Вот так?
— Так, да не так, — не согласилась я. — Написано правильно, но это мой мобильник, и я требую его мне вернуть!
— Да, мы требуем вернуть нам наши мобильники! — поддержала протест подружка.
— И свободу!
— Поговорим об этом после того, как я удостоверюсь в правильности кода, — сказал негодяй и залепил мне рот полоской скотча.
Судя по возмущенному мычанию, Алку постигла та же участь.
— Не скучайте, девочки!
Не забыв забрать фонарик, гадский горгул удалился из помещения и закрыл дверь на засов.
— М-м-м? — спросила Трошкина.
— М-м-м! — ответила я.
Мы поползли вдоль стеночки навстречу друг другу и вскоре сели плечом к плечу. Так было немного спокойнее.
Потом Трошкина начала ерзать. В потемках я ее не видела, но слышала, что подружка сучит ногами и ковыряет напольное покрытие из мусора каблуками. Возможно, это было нервное, или же Алке мучительно хотелось в туалет. Я не могла спросить и посочувствовать — скотч напрочь перекрыл доступ к роскоши человеческого общения.
