Я сбросила подушку и села. Алка развернула глянцевый журнал.
— Ты это не сдала в макулатуру? — удивилась я.
Тут надо сказать, что Трошкину время от времени накрывает одна, но пламенная страсть к какой-нибудь чуши вроде сыроедения, самодельной косметики или нейро-лингвистического программирования. В такие периоды Алка делается горячим поклонником и яростным пропагандистом того учения, в которое беззаветно уверовала, но рано или поздно блажь проходит, Трошкина развенчивает кумиров, разбивает божков и тащит на помойку все атрибуты отринутого культа. В прошлом году она вот так повелась на практическую психологию и с полгода скупала все дамские журналы с дурацкими тестами и небезвредными советами. Потом это прошло, и я была уверена, что журналы стройными стопками ушли в пункт приема вторсырья и благополучно превратились в общественно полезную туалетную бумагу.
— Этот журнал я сохранила, — сказала Алка. — Как знала, что еще понадобится!
— Ладно, что тут?
— Кто, — поправила подружка. — Это топ-5 самых желанных холостяков в мире. Они все долларовые миллиардеры моложе тридцати пяти лет. Смотри, вот это Скотт Дункан из Техаса. Тридцать два года, американский предприниматель, владеющий состоянием в пять с половиной миллиардов долларов. По-моему, ничего так, а?
— С ума сошла? Русская женщина не может выйти за мужика по имени Скотт! Как я его буду звать ласково — Скотик мой?!
— Да, это неловко. — Алка не стала спорить. — Тогда вот этот — Томас Перссон, тридцатилетний шведский бизнесмен, состояние которого оценивается в два миллиарда восемьсот миллионов долларов. Владелец бренда H&M.
— Терпеть не могу эту марку, — скривилась я.
— Тогда третий номер: Эван Томас Шпигель, двадцать четыре года, один и семь десятых миллиарда баксов. Между прочим, паренек является разработчиком приложения Snapchat.
— У-у-у, ботан!
— Тогда этот вот — Карл Эрик Хаген. Двадцать семь лет, состояние такое же, как у отвергнутого тобой ботана, но этот явно горячий скандинавский парень, смотри, какая у него порочная улыбочка.
— Он толстый и похож на пьяного Карлсона!
— А чем плох Карлсон?
— Я повторяю: он толстый!
— И вовсе незачем было так орать. — Подружка выбила из уха мою горловую руладу. — Все, остался только один кандидат, зато какой! Ему тридцать один год, он не толстый, не ботан — известный раллийный гонщик, немецкий аристократ, состояние — полтора миллиарда долларов, и имя максимально не скотское, тут ты точно не сможешь быть в претензии. Готова?
— Ну?
— Принц Альберт Второй Мария Ламораль Мигель Йоханнес Габриэль фон Турн-унд-Таксис!
Я действительно заинтересовалась:
— Ты это сейчас по бумажке прочитала или заранее выучила наизусть?
— Выучила! И тебе советую выучить!
— Зачем?
— А вот представь: сидим мы в офисе с девочками, обсуждаем мужиков, и тут вдруг кто-то задает тебе неловкий вопрос о твоей личной жизни. И что? Ты краснеешь, бледнеешь и признаешься, что трагически одинока? Нет! — Алка развернула плечики и улыбнулась, как Одри Хепберн. — Ты говоришь: «Ах, у меня такие высокие стандарты… Мой идеал — принц Альберт Второй Мария Ламораль Мигель Йоханнес Габриэль фон Турн-унд-Таксис!» И все такие — бряк отпавшими челюстями о столы!
— Картинка маргарином, — согласилась я, начиная хихикать.
Потом нас обеих прорвало, мы хохотали и катались по дивану, держась за животики. Мне стало легче и значительно веселей.
Уходя к себе, я забрала у Алки журнальчик и перед сном заучила затейливое имечко немецкого принца как скороговорку.
Вдруг и вправду пригодится.
Вторник
Новый рабочий день в славном агентстве «МБС» начался с небольшой сенсации. Стараниями секретарши Ниночки утренний кофе, до основательной заправки которым наш офисный механизм не заводится, был приправлен пикантным слухом.
Накануне вечером красотка Ниночка, романтически ужиная в ресторане с очередным поклонником, наблюдала в аналогичной диспозиции Зару Рафаэловну!
Поверить в это было трудно, ибо все давно убедились, что вечная любовь и истинная страсть Заразы — это деньги, и эротичному процессу их обретения она предается двадцать четыре часа в сутки.
Публика, собравшаяся у кофеварки, взволновалась.
Чего ждать от коммерческого директора, закрутившего роман, никто не понимал, но сам факт казался противоестественным и даже общественно опасным.
Кто будет приносить нам денежные заказы, если Зара Рафаэловна с головой нырнет в любовь? В плане бизнеса это жутко деструктивное чувство! Созидательны амурные истории разве что для художников и скульпторов, которые в паузах между интимными актами хватаются за кисти и резцы, запечатлевая томных полураздетых возлюбленных на зависть потомкам.
— Ты, Мордвинова, снова что-то не так поняла, — упрекнул секретаршу Веник, огорченный как открывающимися перспективами, так и тем, что на сей раз не он распространил любопытную сплетню. — Наверняка это была деловая встреча, а вовсе никакое не свидание.
— Веня, а ты ходишь на деловые свидания с декольте до пупа? — огрызнулась оскорбленная Ниночка.
Режиссер покраснел и проворно слинял в задние ряды. Коллеги проводили его заинтересованными взглядами и снова уставились на секретаршу, ожидая подробностей.
— Они держались за руки, и мужчина глядел на Заразу с такой тоской и нежностью! — Ниночка закатила глаза.
— А что за мужчина-то? — спросила наша бухгалтерша Дарья Петровна — женщина основательная, как бульдозер.
Наших офисных джентльменов, за исключением только Бронича, она мужчинами не считает, презрительно называя их всех «эти шкеты».
— Внушительный мужчина. — Ниночка руками обрисовала в воздухе нечто вроде ионической колонны — такой, знаете, с крупными завитками сверху.
— Кудрявый? — уточнила я.
Секретарша кивнула.
— Жаль кудрявого, — закручинилась Дарья Петровна, горестно хлюпнула кофейком и ушла.
Ни у кого не было сомнений в том, что любовь безымянного кудрявого с нашей Заразой будет недолгой, но до гроба. Как у богомолов в живой природе, где самка откусывает голову партнеру сразу после спаривания.
В задумчивости офисные труженики привычно рассредоточились по линии трудового фронта, и вскоре рабочий день рекламщиков понесся, как обычно, бешеным галопом, с хрипами и ржанием.
К нам с Трошкиной примчался Веник.
С разбегу уточнил неуважительно:
— Это вы у нас теперь писатели про где пожрать?
— Мы у нас фуд-блогеры, — ответила я нарочито неэмоционально, но при этом напоказ взвешивая в руке увесистое пресс-папье. — А тебе-то что?
