– Ну, ладно, помой, – разрешила старушка, прищурив глаз. – Там у меня две тряпки висят… Синяя и красная. Ты синей мой, красную не бери.
Аннушка вернулась с ведром, она только успела появиться в проеме, старушка спросила:
– Ты какую тряпку взяла?
– Синюю.
– А воды зачем столько налила? – докапывалась старушонка, хотя с кровати она никак не могла видеть, сколько воды в ведре. – Я никогда не видела, чтобы столько воды наливали… Сына, пойди посмотри, зачем она налила столько много воды?
– Вы знаете… – вздохнула Аннушка, опускаясь с тряпкой на корточки. – Мне уже сорок шесть лет. И примерно лет сорок из них я мою пол… Как мамке начала помогать, так с тех пор и мою. Вы уж поверьте, я как-нибудь справлюсь.
– Ты, значит, деревенская, раз мать тебя с ранья работать заставляла?
– Да, мы в деревне жили. Работы много, огород, корова, куры… Старшие все разбегутся, кто в школу, кто во двор… А я в доме одна остаюсь…
Старушка ворочалась, тянула шею от подушки, стараясь контролировать процесс.
– И много вас в семье было?
– Я седьмая у матери, младшая.
– Баловали тебя?
– Баловали. Таскали, как живую куклу, с рук на руки. Я беленькая была, румяная, с кудряшками…
Борман жарил картошечку и хохотал. К картошечке умирающая матушка запросила котлеток.
– У меня там полуфабрикаты в морозильнике лежат. Мне женщина из собеса покупает и жарит…
– Нет, – Аннушка сказала. – Я вам магазинные не буду жарить, я своих наготовлю.
Она отправила Бормана за мясом, потом заставила крутить фарш и весь вечер жарила старушке котлеты, про запас, в морозилку. Матушка уплетала пышные домашние котлеты с подозрением и с аппетитом, ей удавалось это совмещать.
На следующий день Аннушка завернула старушке блинов, с разными начинками, тоже с запасом.
Потом ухнула ведро пирожков. Старушка перестала вредничать, встала с кровати, сунула нос в холодильник.
– Да куда ж ты!.. Зачем же мне столько?..
– Все в морозильнике сохранится, не пропадет, будете только разогревать, – объяснила ей Аннушка. – Домашнее-то лучше, чем полуфабрикаты…
Старушка поначалу смотрела настороженно. Бывшая невестка с ней так не нянчилась. Со стороны выглядело как будто Аннушка подлизывается. А в общем, так оно и было – да, Аннушка, конечно же, подлизывалась. У нее это называлось умаслить, тут работал старый женский инстинкт – угодить.
Вообще-то тактика стандартная, встречается у многих млекопитающих, как способ выживания, метод коммуникации, ну и там еще придумайте сами что-нибудь умненькое. Не все этим пользуются, некоторые самки млекопитающих предпочитают атаку, другие сразу лезут доминировать, третьи убегают и прячутся в нору. Аннушка привыкла сотрудничать, так ее научили с детства в ее большой семье. Сидеть без дела было неприлично, а в случае с матушкой Бормана еще и небезопасно. Старушка просила, чтобы ее не покидали, чтобы сын был постоянно рядом, а то, не ровен час, она умрет. Поэтому Аннушка загрузила себя делами. «Иначе я повешусь тут за две недели».
Когда с уборкой и готовкой было покончено, она нашла в шкафу старую пряжу и села возле смертного одра вязать носки. Борман был тут же, он читал матушке газеты, она просила, чтобы он читал, хотя совсем его не слушала и постоянно что-то бубнила, произвольно перескакивая на разные темы.
– …внучка вся в мать. Ко мне два года, бессовестная, не приезжает, хоть бы внучат привезла показать. Отца женить надумала, зачем, спрашивается? Да чтобы он ее не беспокоил, чтобы о нем чужие руки заботились.
– Да, да… Чужие руки, – кивала Аннушка, ловко меняя спицы, – никогда не знаешь, какие руки рядом окажутся…
Старушка на такое счастье явно не рассчитывала. Полы, котлеты, блинцы, еще и в баню отвели. Возле ее кровати сидела женщина со спицами и во всем с ней соглашалась – об этом матушка мечтала всю свою жизнь.
– Она со мной не разговаривала никогда, артистка-то наша… – вспомнила матушка бывшую невестку. – Родила ему двоих… А что ж двоих-то только? Ему бы пяточек, сейчас бы и жили дальше.
– Мама! – влезал Борман. – Вы же сами только двоих…
– Какой он в молодости был красавец… – Мать его не слушала, целиком переключившись на гостью. – Пойди, там фотографии в шкафу лежат, в коробочке, коробочка в платок завернута… Найди, посмотришь. И я посмотрю. На него девки заглядывались, аж не дышали. Я думала, какую же он мне приведет? Привел, под стать себе, красавицу. Видная, ничего не скажу, как артистка из телевизора, с тобой не сравнить… А что с ней делать, с красотой? Вот видишь, как она распорядилась… К молодому убежала, думает от старости убежать. Красивым стареть страшно, красоту потерять боятся. А тебе терять нечего, ты будешь доброй бабкой…
– Уже! – похвалилась Аннушка. – Двое внучат, близнецы!
Старушка снова посмотрела на нее с подозрением, искоса, как курица, и заметила:
– В четыре спицы вяжешь. Сейчас уже никто в четыре спицы не умеет. А что это за носки на двух спицах? Это не носки… а так… портянки.
Аннушка затянула узелок и протянула противной старушке пару носочков.
– Это вам. Вам нужно ноги в тепле держать.
Старушка чуть не крякнула от счастья. С носками, пожалуй, был уже перебор, но Аннушка не смогла остановиться. Она вязала с такой скоростью, как никогда раньше, ей казалось, что так быстрее пролетят две недели возле постели противной старушки.
И вот, наконец, Борман собрался ее отвезти к сестре в Полтаву. Она чуть быстрее, чем позволяют приличия, прыгнула в машину. Еще неделя у сестры! Спокойная женская компания! Привычные разговоры! Но вредная старушка решила поменять программу, она решила отправить сына в гости вместе с Аннушкой.
– Ты с ней езжай, – сказала матушка. – Не возвращайся. А то ее там кто-нибудь перехватит.
Борман обнял маленькую матушку, пригнулся, подставляя ей свою лысину для поцелуя. Она к нему прижалась и снова капнула скорбно:
– Ох, как бы не в последний раз…
Через час, когда они были уже на середине пути, позвонила сестра и сказала, что матушке плохо, что она умирает. Борман развернулся, с белым лицом молча летел назад. Возле дома увидел машину «Скорой помощи», и лицо его дрогнуло. Он оставил Аннушку во дворе с сестрой и побежал к постели своей старенькой матушки. Доктора с почтением расступились.
– Забыла сказать, – улыбнулась старушка. – А то ведь если не скажу, вы сами-то не догадаетесь. Женись на ней. Женись, я хочу умереть спокойно.
Наконец она всех отпустила: и «Скорую помощь», и сына. Умирающая старушка вышла на крыльцо, энергично перекрестила его машину, брызнула святой водой, и синими губами быстро прошептала себе под нос какую-то молитву.
Когда они вернулись домой, то есть в квартиру Бормана, он взял ее чемодан и поставил в прихожей. Там во всю стену стоял просторный шкаф-купе, шкаф был пустой, на штанге болтались красные плечики. Борман отсчитал половину, как косточки на счетах, посмотрел на Аннушку и сказал:
