И вдруг тишину распорол страшный, отчаянный женский крик.
Кто-то истошно орал «Помогите!» в пустом дворе. Катя вздрогнула, бросилась к
окну, но ничего не увидела. Освещенная площадка перед подъездом была пуста.
Остальная честь двора проваливалась в темноту. Крик повторился, потом перешел в
громкие истерические всхлипы и причитания. Катя не раздумывая надела кроссовки
на шерстяные гольфы, накинула плащ, прихватила газовый пистолет, который
валялся в ящике тумбы в прихожей, и бросилась во двор.
Сбегая вниз по лестнице, затягивая на бегу пояс плаща, под
которым ничего не было, кроме колготок и тонкого пуловера, она подумала, что поступает
глупо, надо просто позвонить в милицию и сообщить: у нас во дворе кричат.
Назвать адрес, и они приедут. Это их дело – приезжать и разбираться, когда
кто-то кричит «Помогите!». Ну куда она лезет со своим газовым пистолетом, даже
не зная, как из него стрелять, заряжен ли он?
Во дворе не было ни души. Из темноты, с детской площадки,
слышался уже не крик, а монотононный плачущий голос:
– Ой ты ж, горе мое, что ты натворил-то, мать твою?
Миленький ты мой, родненький, козел ты вонючий… Катя шагнула к кустам,
пожалела, что не захватила фонарик. Но глаза постепенно привыкли к темноте. На
земле у скамейки лежала какая-то темная груда. Рядом на корточках сидела
женщина и плакала. Ветром качнуло кусты, отделявшие эту часть двора от
освещенной площадки перед подъездом. Свет упал на женщину. Катя заметила, что в
руке у нее – небольшая, пол-литровая бутылка водки. Бесформенная груда
оказалась мужчиной, бомжем. Он лежал неподвижно в странной, скрюченной позе.
Подойдя поближе, Катя узнала здоровенную бабу, которая два
дня назад набросилась с кулаками на бомжа Бориску. Кажется, ее звали Сивка. Она
давно жила в полуразрушенном доме в глубине двора и была постоянной Борискиной
подружкой.
– Опасаясь взглянуть внимательней на лежащего человека, Катя
спросила:
– Что случилось?
Женщина подняла на нее глаза, громко шмыгнула носом и хрипло
произнесла:
– Слышь, ты это, посмотри, а? Я боюсь… – Что посмотреть?
– Он не дышит.
– Кто? – тихо спросила Катя, опускаясь на корточки рядом с
Сивкой и уже заранее зная ответ.
– Бориска, сукин сын… Вот, бутылка рядом валялась недопитая.
Не допил он, значит… И всего-то было пол-литра. А он оставил, правда на
донышке. – Она поднесла бутылку к губам.
Прежде чем что-либо сообразить. Катя схватила ее за руку:
– Не надо, не пейте!
Сивка уставилась на нее шальными глазами, выругалась, но
пить не стала.
– Ты думаешь, траванулся он? Это ж хорошая водка,
«Столичная».
Катя пока ничего такого не думала. Просто сейчас надо
вызывать «Скорую», Сивка уже под градусом, еще несколько глотков – она вообще
может отключиться. Отставив бутылку в сторону, на бортик детской песочницы,
Катя осторожно повернула голову Бориски взглянула в лицо.
От сильного ветра качались кусты, то пропуская, то заслоняя
фонарный свет. Из-под припухших, тяжелых век смотрели на Катю тусклые мертвые
глаза.
Глава 24
– Ты можешь мне объяснить, какой в этом смысл? – спросил
следователь Чернов майора Кузьменко. – Что ты мечешься? Ну ладно, бар «Белый
кролик» – это я понимаю, надо было проверить. А к старухе в психушку зачем
полез?
– Тоже надо было проверить, – вяло ответил Иван.
– Ну и как? – Чернов усмехнулся. – Добросовестный ты наш… Ты
понимаешь, что творишь? Тебе мало «глухарей»?
– Жень, я все это могу самому себе сказать примерно теми же
словами. Не надо, – поморщился Кузьменко. – «Глухарей» хватает, доказательств,
прямых и косвенных, – выше крыши. Но со старухой я должен был побеседовать.
Она, между прочим, не такая уж безумная, как кажется. Про фотографию в
бульварной газетенке «Кисе» – чистая правда. Есть такая газетенка, в ней
рубрика «Шу-шу». Я нашел, не поленился. Бабушка Гуськова пересказала заметку
почти дословно. Так что с памятью у нее все в порядке.
– И что из этого следует? Даже если парня в кепке она не
выдумала, даже если он открывал ящик, в котором лежал пистолет – все равно, она
ведь не видела, как он взял. А кто потом на место положил? Да и вообще, для
суда показания человека, страдающего старческим слабоумием, – ноль. Вот если бы
ты разыскал этого самого Петрова, который в реальности окажется каким-нибудь
Сидоровым или Губашвили, взял бы его за жабры, обнаружил бы прямую связь с
вором-"апельсином" Голбидзе либо с пропавшим без вести князем
Недаром, вот тогда… Кстати, что там у нас в этом направлении?
– Ничего. Тишина. Голубок в Сочи упорхнул, на бархатный
сезон. У него своя вилла. Чего ж не отдохнуть? Князь исчез бесследно. Никто
его, болезного, кроме нас, не ищет. Но и мы этим занимаемся совсем вяло, без
энтузиазма. А насчет Петрова – я ведь тоже не поленился, связался со всякими
фондами и комитетами, которые теоретически могли бы прислать подобную помощь.
– И, разумеется, все блеф? Гуманитарка из Америки давно не
поступает, никакие мальчики в кепках с красными «корочками» по квартирам не
шастают?
– Разумеется, – кивнул Кузьменко, – именно так все и
оказалось. Но подумай сам, кому понадобилось тратить деньги, покупать продукты,
заявляться к сумасшедшей бабке? И ведь еще красную «корочку» надо было заранее
приготовить. Это ж сколько хлопот! Ради чего?
– А ты совершенно уверен, что старуха не сочинила всю эту
трогательную историю от начала до конца? Ей ведь хочется домой, вот и придумала
алиби для внучки.
– Слишком много подробностей, – Кузьменко откинулся на
спинку стула и закурил, – не такая бурная у старушки фантазия, чтобы сочинить
столько деталей. И потом, если бы врала, она бы обязательно сказала, будто
видела своими глазами, как взяли пистолет. Иначе какой смысл?
– Знаешь, – задумчиво произнес Чернов, – у меня такое
чувство, что мы с тобой воду в ступе толчем. В принципе дело можно передавать в
суд со спокойной душой.
– Со спокойной ли? – прищурился Кузьменко. – Ты абсолютно
уверен, что Калашникова убила Гуськова?
– Нет. Однако не потому, что доказательств мало; и не
потому, что плохо представляю себе картину преступления. Просто все это
несколько необычно, странно. Психологически странно представить, что
бизнесмена, казинщика, который по уши в бандитской тусовке, кончает не киллер,
оплаченный конкурентом или кредитором, а любовница. Однако в жизни бывает много
всяких странностей. Это убийство – не самое невероятное и в моей, и в твоей
практике. Все вполне объяснимо и логично. Она до последнего момента не знала,
что пальнет. А когда увидела, как они обнимаются у подъезда, не выдержала. И
метила она скорее всего в Орлову. Но стрелять толком не умеет. Удивительно, как
вообще попала.
