Катя вдруг вспомнила какие-то смутные слухи, обрывки
разговоров о торговле оружием и наркотиками, о причастности обаятельного Лунька
к нескольким нашумевшим заказными убийствам, о его чеченских связях и о многом
другом.
Раньше она могла себе позволить не прислушиваться, не
задумываться. А сейчас лучше отдать отчет, с кем предстоит иметь дело. И не
питать иллюзий. Если уж быть честной перед собой до конца, то вовсе не исключен
вариант, что Луньку по каким-то непонятным причинам показалось удобным избавиться
от Глеба. Для вора в законе человек перестает существовать, когда выходит
из-под контроля. А Глеб в последнее время стал много пить и болтать. Не
продумал ли Лунек заранее эту дьявольскую хитрую комбинацию? Не потому ли с
такой легкостью согласился с официальной версией, будто Глеба убила Ольга
Гуськова?
Катя спросила себя, а не проще ли ей тоже согласиться с
этим, жить дальше? И вообще – откуда взялось в ней упрямое убеждение, будто
убийца – вовсе не эта женщина? Катя ведь никогда ее не видела, ничего о ней не
знает. Ну хорошо, Луньку такая версия кажется удобной. А следствие? Милиция?
Они заинтересованы найти настоящего убийцу или нет? Им-то какой резон
арестовывать невиновного человека?
Открыв сумочку, она обнаружила, что кассет там нет. Ну
разумеется, Лунек оставил их у себя. Она забыла о них, еще бы не забыть, когда
он сказал о завещании! И что теперь? Просить Митяя вернуться, забрать кассеты?
Отдай их мне, Валера, я все-таки хочу дать послушать следователю Чернову. И
сама попытаюсь искать настоящего убийцу. Смешно, в самом деле!
Глава 25
Сегодня у Маргоши не было съемок.
Они с Константином Ивановичем проснулись поздно, Маргоша
долго не вылезала из ванной. Они планировали обязательно встретиться с Катей,
днем ли, вечером – неважно. Как только появится дома, сразу намеревались к ней
поехать. Надо ведь наконец обсудить деловые вопросы. Дело не терпит. Глеб уже
похоронен, а жизнь продолжается. Нельзя же страдать вечно. Сейчас дорог не то
что каждый день – каждый час. Надо быстро расставить все точки над
"и".
Но оба Катины телефона не отвечали. Константин Иванович уже
дважды наговорил на автоответчик ласково-тревожный текст, мол, где ты,
Катенька, детка, ходишь с утра? Мы так волнуемся, нам надо встретиться
поскорей. Но никакого ответа.
Должна же она наконец появиться дома! Маргоша плескалась в
ванной, чистила перышки. В двенадцать часов дня раздался звонок. Константин
Иванович думал, это наконец Катя, даже стукнул Маргоше в дверь, мол, вылезай
скорее, сейчас поедем. Но это был генерал Уфимцев. Он сообщил Константину
Ивановичу, что по подозрению в убийстве его сына арестована Гуськова Ольга
Николаевна.
– Ты, Костя, как в воду глядел, – вздохнул генерал, – мои
ребята еле отбиваются от журналистов… Константин Иванович пару раз видел эту
странную, очень красивую женщину, очередную любовницу своего легкомысленного
сына. Он знал, что Маргоша училась с ней в одном классе, что родители ее
погибли в Афганистане.
В январе этого года, когда он вернулся из Лондона, Маргоша
сообщила ему о новом увлечении Глеба.
– Мне жутко неловко, – призналась она, – получилось, что я
вроде как сводница… Она рассказала про старый Новый год, про свою несчастную
подружку, красавицу-сироту, переболевшую тяжелым гриппом.
– Он прямо голову потерял, – говорила она о Глебе, – сначала
разозлился ужасно, не ждал меня увидеть на даче, а потом взглянул на Олю – и
забыл обо всем. Даже на меня сердиться перестал. Ужасно неудобно перед Катей.
– Не переживай, – успокаивал ее Константин Иванович, – при
чем здесь ты? Не эта Оля – так другая какая-нибудь. Ты же знаешь моего сына. А
вот то, что он был недоволен твоим приездом и даже не счел нужным это скрыть, с
его стороны настоящее хамство. Обязательно с ним поговорю. В конце концов, это
моя дача, и ты, моя жена, имеешь право приезжать туда, когда пожелаешь.
Потом произошел неприятный разговор с Глебом. Сейчас
вспоминать не хочется. Глеб с самого начала относился к Маргоше как к какой-то
захватчице, подозревал ее Бог знает в чем и таким образом постоянно обижал
Константина Ивановича. Не мог простить развода и новой женитьбы, жалел мать.
Все уже давно простили, приняли Маргошу, привыкли к ней, даже Надя ни словом не
попрекнула. Но Глеб продолжал дуться, все не исчезала в нем какая-то
враждебность, напряженность… Да, сейчас, когда его нет, лучше не вспоминать о
плохом.
А Маргошенька, бедненькая, так тяжело это переживала, так
хотела наладить с ним нормальные родственные отношения.
– Я могу его понять, – говорила она со вздохом, – но я же не
виновата, что люблю тебя. Знаешь, мне иногда становится страшно. Вот будет у
нас с тобой ребенок, и Глеб начнет ревновать еще больше.
– Пусть только попробует! – жестко заявлял Константин
Иванович и тут же добавлял мягко, чуть игриво:
– А кстати, когда у нас с тобой будет ребенок?
– Вот отснимусь еще в паре-тройке боевиков, и тогда… –
улыбалась Маргоша. – Мне самой хочется, но я себя знаю. Как только забеременею,
на все плюну, перестану сниматься, растолстею. Стану банальной сумасшедшей
мамашей. А потом еще нарожаю тебе целую кучу детей, сам не рад будешь, что со
мной связался, разлюбишь меня, чего доброго.
– Как тебе не стыдно, малыш, – качал головой Константин
Иванович, – что ты такое говоришь… Он гладил, перебирал блестящие рыжие пряди,
глядел в ясные зеленые глаза, и комок подступал к горлу от любви и счастья…
Маргоша вышла из ванной и, когда узнала, кто арестован за убийство, прямо
затряслась в истерике, даже задыхаться стала. В первый момент Константин
Иванович растерялся, перепугался, это напоминало приступ астмы. Но он знал
точно, что у его жены никакой астмы нет. Просто слезы, истерика.
Маргоша горько плакала, по-детски шмыгая носом. Константин
Иванович был в растерянности, он никак не мог ее успокоить.
– Это я виновата, я их познакомила, привезла ее на дачу… Ну
разве я могла представить? Костенька, миленький… Константин Иванович впервые
видел свою жену в таком состоянии. Он сам готов был заплакать, понимая, что
бедная девочка мучается из-за того, в чем совершенно не виновата. Какой она
все-таки тонкий, глубокий человечек, у нее обостренное чувство вины.
– Ну все, малыш, все, – он поднялся с дивана. Она испуганно
вцепилась в его руку.
– Ты куда?
– Водички тебе принести.
Она отпустила руку, горько всхлипнула:
– Спасибо, Костенька. Ты прости меня.
– За что, малыш?
– За истерику… – Ну что ты, девочка, такое говоришь? – Он
растроганно улыбнулся. – Тебе воды или соку? А может, чайку поставить?
