– Видишь ли, детка, – начал Калашников, когда они уселись
вокруг журнального столика в гостиной и Катя принесла кофе, – поскольку я знаю
тебя с пеленок, мы будем говорить прямо и называть вещи своими именами. Ты
человек непрактичный. Ты талантливая танцовщица, чудесная, умная девочка, но во
всем, что касается таких приземленных материй, как бизнес, деньги, ты полный
профан. Тот неимоверный груз, который свалился на тебя в связи с нашим общем
горем, тебе, детка, не по плечу. Я имею в виду казино, то есть те пятнадцать
процентов из контрольного пакета акций, которые ты наследуешь по закону.
Катя слушала молча, не перебивая. Маргошу, казалось,
совершенно не интересовал разговор. Она встала, со скучающим видом подошла к
книжным полкам, провела пальчиком по корешкам, потом присела на корточки и
стала просматривать коробки с видеокассетами, которые стояли в самом низу, в
несколько рядов.
– Так вот, – продолжал Константин Иванович, отхлебывая кофе
мелкими глотками, – пятнадцать процентов – это и много, и мало. Много в смысле
ответственности и головной боли, мало в смысле дохода. Доход казино – вещь
непостоянная. Денег, которые тебе даст долевое участие в прибыли, едва ли
хватит на то, чтобы содержать театр. Театр классического балета – удовольствие
не из дешевых. Ты понимаешь, о, чем я говорю?
Катя молча кивнула.
– При прежнем соотношении сил казино имело конкретного
хозяина. А теперь, если пятнадцать процентов из шестидесяти, принадлежавших
Глебу, окажутся у тебя, то получится ерунда. Доход упадет. Некому будет взять
дело в свои руки. Я слишком занят, чтобы взвалить на себя все. Я готов это
сделать, но только в том случае, если мне и принадлежать будет все. Не хочу
утомлять тебя подробностями, перейду к главному. Надежда Петровна свои двадцать
процентов отдает мне. Будет разумно с твоей стороны поступить так же. А если уж
я возьму на себя казино, то за театр ты можешь не волноваться. Я ведь не
какой-нибудь тупица – «новый русский», я тоже, на минуточку, артист и понимаю,
что такое театр. И если мы с тобой договоримся, я сделаю все от меня зависящее,
чтобы ты и твои ребята не остались на улице. Ну, что ты молчишь, детка? О чем
ты думаешь?
– Константин Иванович, а почему вы говорите о моих
пятнадцати процентах? – спросила Катя со спокойной улыбкой. – Глебу
принадлежало шестьдесят. Я, конечно, человек непрактичный, однако знаю, что
шестьдесят на три будет двадцать.
– Потому, деточка, – стал терпеливо объяснять Калашников, –
что при разделе имеется в виду все имущество, выраженное в денежных единицах.
То есть, речь идет еще и о квартире, доме на Крите, двух машинах, гараже,
банковских вкладах. А это на сегодняшний день как раз и составляет в денежном
выражении те пять процентов, которые автоматически вычетаются из твоей доли в
контрольном пакете акций. Иными словами, ты, конечно, можешь претендовать на
двадцать, но в таком случае нам придется делить квартиру, машины, дом, и мы
запутаемся. Мы же свои люди, ну зачем нам эти сложности? Ты ведь ничего не
теряешь, наоборот. Зачем тебе лишняя головная боль? Да и с моральной точки
зрения. Детей у вас нет, ты молодая женщина, выйдешь замуж, и все, что нажито
таким трудом, и заметь, не твоим трудом, достанется чужому человеку. Или ты не
согласна?
Катя сама не знала, почему тянет время. Она представляла
себе, как сойдет с его лица это покровительственно-благодушное выражение, как
он взбесится буквально через минуту. Наверняка и Маргоша, которая сидит сейчас
тихонько в уголке и перебирает коробки с кассетами, не останется равнодушна…
Ладно, нечего тянуть. Катя уже открыла было рот, но тут зазвонил телефон, и она
вздохнула с некоторым облегчением. Еще несколько секунд покоя. В какой бы форме
она ни сообщила им неприятную для них новость, скандал все равно разразится.
Так пусть не сию минуту… – Катя, ну слава Богу, – услышала она в трубке, – я
уже не надеялся, что дозвонюсь. Ты узнала меня?
Это был Егор Баринов. Он почему-то ужасно волновался.
– Да, Егор, я тебя узнала. Здравствуй.
– Мне надо встретиться с тобой очень срочно. Желательно
сегодня, в любое удобное для тебя время, я готов подъехать, куда скажешь.
– А что случилось?
Краем глаза Катя заметила, как Константин Иванович
раздраженно, совершенно беззвучно забарабанил пальцами по столу, а Маргоша
застыла с кассетой в руках, повернула голову и удивленно уставилась на Катю.
– У меня серьезные неприятности, и помочь мне можешь только
ты. Но это не телефонный разговор. Если позволишь, я подъеду к тебе часикам к
девяти?
– Хорошо, Егор. Ты знаешь адрес?
– Да, конечно.
– Ну вот, у тебя уже началась своя бурная личная жизнь, –
выразительно развел руками Калашников, когда она положила трубку, – уже
появился какой-то Егор.
– Да не какой-то, – поморщилась Катя, – это вовсе не личная
жизнь. Это всего лишь Баринов.
В углу что-то грохнуло. Маргоша выронила несколько кассет и,
не потрудившись поставить их на место, быстро подошла к креслу, в котором сидел
Константин Иванович, уселась на подлокотник.
– Баринов? – спросила она, весело подмигнув. – Насколько мне
известно, это как раз очень личная жизнь.
– Малыш, перестань, – Константин Иванович похлопал ее по
коленке, – у нас серьезный разговор. Так что, Катюша, мы договорились? Или мне
еще надо поупражняться в красноречии? – обратился он к Кате с лучезарной
улыбкой.
– Нет, Константин Иванович, – медленно произнесла Катя, –
вам не стоит больше упражняться в красноречии. Дело в том, что я была у Валеры.
Есть завещание Глеба, по которому все движимое и недвижимое имущество переходит
мне, в том числе и все шестьдесят процентов контрольного пакета акций казино.
Повисла пауза. На лице Константина Ивановича медленно линяла
улыбка, Маргоша застыла, вцепившись пальцами в мягкую обивку кресла.
– Так. Минуточку. Я не понял. – Калашников судорожно
сглотнул и откашлялся. – Глеб оставил завещание? Когда он успел?
– Полгода назад. Оно хранится у Валеры. И до сегодняшнего
утра никто об этом не знал, кроме Валеры и его нотариуса.
– И ты – единственная наследница? Тебе одной достанется все?
– Именно так. С условием, что я буду продолжать выплачивать
Надежде Петровне ежемесячное содержание в той же сумме, тысяча долларов, и
обязуюсь покрывать ее непредвиденные расходы в случае болезни.
– Но это же бред! Это безумие какое-то! Это несправедливо,
непорядочно! Ты должна отказаться! Ты хотя бы понимаешь, что не имеешь никакого
права?! – Константин Иванович побагровел и кричал, срывая голос, переходя на
неприличный визг.
«Вот сейчас он не играет, – спокойно, как-то отстраненно
подумала Катя, – сейчас ему совершенно неважно, как он выглядит со стороны…»
