Катя бросилась вон из комнаты, схватила свою сумку. Руки так
дрожали, что она долго не могла справиться с дверным замком.
«Я ехала от его дома до своего не меньше часа, а пути всего
пятнадцать минут. Он мог запросто успеть войти в квартиру, вырубить свет. И
потом, пока я приходила в себя, он спокойно вернулся домой. Не получилось в
первый раз, но я сама к нему пришла. Он мог десять раз убить меня, любым
способом… Нет, не мог. Ему было бы сложно выносить потом тело из собственной
квартиры… О Господи… Я должна была догадаться, он ушел после первого акта и
потом рассказывал, как бродил пешком, дарил цветы старушкам… Какая же я идиотка,
все выкладывала ему сама, и про Свету Петрову, и про бомжа Бориску. Но зачем
столько диких сложностей, столько подставок? Сначала – Ольга, потом Маргоша…
Ради чего? Бандит Голубь хочет заполучить казино. Возможно, Валера придумал
какой-то хитрый ход, чтобы обезопасить часть своей империи. Простой стрельбой
нельзя было обойтись, и Голубь решил поменять хозяина, надломить стержень…
Нашелся подходящий исполнитель. Он целый год ходил на спектакли. Возможно,
сначала я вызывала в нем какие-то чувства, но потом он разозлился, либо его
прижали к стенке, здорово припугнули. Вероятно, и то и другое… Он успел узнать
достаточно много и про Олю, и про Маргошу. И ему поручили сначала убить Глеба,
только Глеба. А потом и меня… А может, он вообще сумасшедший маньяк?»
Все это неслось в голове с невероятной, реактивной
скоростью. Катя не пыталась додумывать до конца. Поздно теперь. Только бы
успеть доехать до Сокольников, до Лунька. Во второй раз Паша Дубровин,
интеллигентный, тактичный, все понимающий, нежно влюбленный Паша Дубровин, вряд
ли потерпит неудачу. Будет не удавка, а пистолет.
Она не заметила, как добежала до своей машины, села за руль,
заблокировала двери и окна, завела мотор. Сердце колотилось где-то у самого
горла так громко, что она ничего не слышала, кроме этого панического,
пульсирующего стука.
Мотор заурчал, и в этот момент что-то холодное, твердое
уперлось в затылок.
– Ну, доброе утро, дорогая. Хорошо выспалась? – насмешливо
произнес знакомый голос. – Только не дергайся и не ори, ладно?
Константин Иванович Калашников проснулся от долгого,
настырного звонка в дверь и посмотрел на часы. Десять утра. Интересно, кто это
так рано без предупреждения?
Он не спеша встал, накинул халат, вышел в прихожую, взглянул
в «глазок». За дверью стоял следователь Чернов.
– Это что за новости? – сердито проворчал себе под нос
Константин Иванович и грозным голосом спросил:
– Кто там?
Чернов вежливо представился, хотя успел заметить, что хозяин
уже разглядел его через «глазок».
– А в чем дело? – спросил Калашников, не открывая дверь.
– Константин Иванович, мне необходимо поговорить с вами.
Откройте, пожалуйста.
Защелкали замки, верхний, нижний, звякнула цепочка, дверь
открылась.
– Извините, что я без звонка. Разговор очень срочный, –
сказал Чернов. – Куда можно пройти, чтобы поговорить?
– Какая срочность, не понимаю? Все ведь уже ясно, – пожал
плечами Константин Иванович, – но если это необходимо, пожалуйста, проходите.
Прошу меня простить за домашний вид. Честно говоря, вы меня подняли с постели.
– Еще раз извините, – развел руками Чернов, – работа такая.
Они прошли в огромную гостиную.
– Я вас слушаю. Только, если не сложно, пожалуйста,
побыстрей.
– Постараюсь, – кивнул Чернов, – Константин Иванович, где
ваша жена?
– Моя жена? А почему, собственно, вас это интересует?
– Позвольте, я объясню чуть позже. А сейчас ответьте, будьте
так добры.
– Ну, извольте, я отвечу. Собственно, в этом нет никакого
секрета. – Калашников надменно вскинул голову. – Маргарита Евгеньевна вчера
вечером уехала на два дня во Владимирскую область. Она выступает с
благотворительными концертами в двух детских домах, там сироты – инвалиды
детства.
– Она одна дает благотворительные концерты? Или с какой-то
группой? – спросил Чернов.
– Ну разумеется, не одна. К ней обратилась американская
женская организация с просьбой принять участие в благотворительной акции. Они
ездят по детским домам и больницам, развозят продукты, лекарства, подарки, и
Маргарита Евгеньевна подготовила специально для детей несколько концертных
номеров. Однако я заранее прошу вас не распространяться об этом.
– Почему? – удивился Чернов. – Разве в этом есть что-то
плохое?
– Нет, плохого, разумеется, ничего нет. Но после нескольких
скандалов с американскими проповедниками ко всякой иностранной
благотворительности стали относиться подозрительно. К тому же у Маргариты
Евгеньевны много завистников, и могут ее искренний, добрый поступок истолковать
превратно. В наше время мало кто верит в бескорыстие. В общем, не стоит об этом
говорить.
– А как же Маргарита Евгеньевна уехала из Москвы? Разве
съемки уже закончены?
– Все сцены с ее участием отсняты, и до начала озвучивания у
нее есть немного свободного времени. Она решила потратить его с пользой,
выступить перед несчастными сиротами, – снисходительно объяснил Калашников.
– Константин Иванович, а вы не могли бы уточнить, как
называется эта женская организация? Какие именно детские дома они посещают?
– Подождите, а в чем дело? – Калашников повысил голос. –
Извольте объяснить, по какому праву? Это допрос?
– Да, Константин Иванович. Я пришел, чтобы допросить вас как
свидетеля.
– Но дело раскрыто, Ольга Гуськова, убившая моего сына,
арестована! – выкрикнул Константин Иванович.
– Во-первых, дело вовсе не закрыто, во-вторых, не
арестована, а задержана по подозрению, это разные вещи. И, в-третьих, открылись
новые обстоятельства, – спокойно объяснил следователь Чернов.
* * *
Белый «Форд» стоял в тени, в глубине двора.
– А теперь ты нажмешь кнопочку, откинешь спинку переднего
сиденья.
– Что ты собираешься делать? – спросила Катя, стараясь,
чтобы голос звучал спокойно.
Ей действительно, вопреки жуткой ситуации, стало спокойней.
Паша Дубровин – не маньяк, не сумасшедший, не убийца и не шпион бандита Голубя.
Теперь она это знала точно, потому что у нее за спиной сидела с пистолетом в
руке Маргоша.
– Расслабься и выполняй. Чтобы у тебя не было сомнений,
скажу сразу: пальнуть могу в любой момент. Я из-за тебя сильно перенервничала,
Катька. Очень сильно, поэтому могу не сдержаться. Кстати, ты здорово огрела
меня своим пакетом по голове. До сих пор больно.
