Дуло упиралось в затылок. Интересно, когда она успела
раздобыть пистолет? Еще вчера ночью у нее была только удавка. Впрочем, можно
уже не ломать голову над логическими задачками. Поздно. Вот теперь и правда
поздно.
– Ну так чего ж ты, стреляй сразу. Или ты хочешь, как в
фильме, с мелодраматическим эффектом? – тихо спросила Катя.
– Нет. Эффектов не хочу. Хочу максимального для себя
удобства. Место людное, удирать потом, опять нервничать. Мы с тобой подальше
отъедем, на природу.
– Если ты меня убьешь, кассета окажется у твоего мужа, –
тихо сказала Катя, глядя в окно.
Ей показалось, что в глубине двора промелькнул силуэт Паши
Дубровина. Если заорать, он ничего не услышит, окна плотно закрыты. Через
минуту он войдет в подъезд… – А вот и нет. Никто не узнает, что я тебя убила.
Ты просто исчезнешь. Пока будут думать-гадать, куда делась красивая молодая
вдова, я уж как-нибудь разберусь с кассетой. Ладно, это мы потом обсудим.
Давай, откидывай сиденье. Не хочешь? Ну ничего, я дотянусь. Только не вздумай
рыпнуться. Сразу стреляю. Это прибавит мне хлопот, но мои хлопоты для тебя уже
ничего не меняют.
Дуло продолжало упираться в затылок. Тонкая рука быстро
скользнула между спинками передних сидений. Катя лихорадочно соображала, что
будет, если сейчас попытаться схватить эту руку, заорать, разблокировать двери?
А ничего не будет. Только хлопок выстрела.
Спинка сиденья рядом с водительским откинулась. Продолжая
держать дуло у Катиной головы, Маргоша каким-то очень быстрым, ловким движением
умудрилась надеть и защелкнуть наручники.
– Я много раз отрабатывала этот прием во время съемок
последнего фильма, «Верное сердце путаны», – объяснила она. – Здорово
получилось, правда? Ты даже понять не успела как.
Еще одним хитрым приемом она перекинула Катю на заднее
сиденье. Сама уселась за руль, подняла назад спинку. Они были примерно одного
роста, Маргоша тяжелей Кати всего килограмма на три, но какое это имеет
значение? Не драться же с ней, в самом деле? Катя не снималась в боевиках, у
нее нет ни малейшего опыта рукопашного боя. А Маргоша наверняка владеет еще
десятком разных приемов.
Ей что-то нужно, кроме безлюдного места. Она потому тянет
время, что хочет сделать все совсем чисто, а перед этим узнать, где кассета.
– Заранее предупреждаю, – сказала Маргоша, – то, я что сижу
к тебе спиной и веду машину, вовсе не помешает мне в случае чего выстрелить.
Такой прием был в «Кровавых мальчиках». Помнишь? Так что не ори и не рыпайся.
«Форд» стал не спеша выезжать из двора. На несколько минут
дорогу перегородил здоровенный мусоровоз. Но всего на несколько минут.
– Слушай, Катька, а ты вообще оценила мой спектакль? –
спросила Маргоша, выруливая на Садовое кольцо.
«Надо сделать так, чтобы она нарушила правила. Машину
остановит ГАИ, – думала Катя, глядя в окно и чувствуя, как потихоньку начинают
затекать руки, неудобно вывернутые за спину, – но где гарантия, что она не
успеет до этого выстрелить?»
– Ну, что молчишь? Скажи доброе слово на прощание. Как тебе
моя пьяная бомжиха? Знаешь, я не гримировалась, маску специальную надела. Я ее
еще зимой из Мюнхена привезла. Мне всегда нравились такие штуки. А ты не
оценила.
– С бомжихой, Маргоша, у тебя вышло два прокола. Тебе надо
было выпить водки, облиться мочой и обязательно взять деньги, которые мы с
Жанночкой тебе совали.
– Да, действительно, – Маргоша засмеялась, – смотри-ка, а ты
молодец. Слушай, неужели тебе опять не страшно? Ведь это не щепки в подушке, не
Светкино глупое шипение в телефон. Это серьезно. Я ведь тебя правда убью.
– Страшно, – призналась Катя, – но тебе тоже страшно. Теперь
у тебя уже трое на счету – Глеб, Света Петрова, бомж Бориска. Я стану
четвертой. А ведь есть еще и Оля Гуськова. Она жива, слава Богу, но для нее
тоже даром не пройдут эти дни в КПЗ. Ты не маньячка, не садистка. Зачем тебе
вообще все это нужно?
– Слушай, у тебя когда-нибудь отваливались подметки от
единственных сапог в ноябре, когда впереди еще целая зима, а денег – ни гроша?
Живот болел от голода?
– Не надо, Маргоша, ты сама знаешь, дело не в этом. Ты убила
Глеба, когда у тебя уже было и сапог вдоволь, и всего прочего – сколько угодно.
– Правильно. И все это – мое. А за свое, за кровное, я
любому глотку перегрызу. Это нормально, Катька. Ты просто не понимаешь, не
желаешь понимать, что это нормально. Я хочу очень много денег. Мне нравится,
когда у меня всего много, дорогого, красивого, самого лучшего, когда я могу
полететь в любой конец мира бизнес-классом и жить в пятизвездочных отелях, есть
икру большой ложкой, купаться в собственном голубом бассейне. Я хочу этого –
любой ценой. А цена, между прочим, не маленькая. Я ведь ненавижу его,
Костеньку, козла старого, особенно когда с ним сплю. Знаешь, у него изо рта по
утрам кислятиной какой-то воняет. А он почему-то особенно любит навалиться на
меня этак утречком, не почистив зубы. Ух, как я его ненавижу… Никто этого не
замечал, кроме твоего мужа. А Глеб просек с самого начала. И мне это стало
мешать. Не люблю, когда мне не верят. Я все-таки актриса. Я чувствовала, Глеб
сделает мне много гадостей. Он может, а главное – хочет. А я ему ответить тем
же не могу при всем желании. И тут мне пришла в голову гениальная идея –
познакомить его с Ольгой. Подложить бомбу замедленного действия. Она ведь
сумасшедшая, к тому же с пистолетом, как на заказ. Пистолет у нее папин в ящике
лежал. И по законам жанра должен был выстрелить. Я сначала не знала – как,
когда. Но в кого – знала точно.
– А если бы не вышло у них романа? – спросила Катя.
– Если бы не вышло, я бы стала дальше думать. Но я
достаточно хорошо разбираюсь в людях и не сомневалась в успехе. Когда Глеб
начал меня шантажировать кассетой, я решила, тянуть нельзя. Ведь если этот
старый козел Калашников увидит такое кино, он про оторванные подметки и пустое
брюхо слушать не станет. Вышвырнет вон, как котенка, без гроша. И все, что я с
таким трудом из него вытягивала, назад заберет.
– А может, он бы простил тебя? – спросила Катя, осторожно
передвигаясь по заднему сиденью и пытаясь незаметно заглянуть вперед, понять,
где у нее лежит пистолет. – И почему ты была так уверена, что Глеб непременно
ему кассету покажет? Может, он пожалел бы отца.
– Эй, ты там не особенно-то вертись! – прикрикнула на нее
Маргоша. – Тебе это ничего не даст, а меня нервирует.
– Покурить-то дашь перед смертью?
– Дам. Только позже, когда доедем, – кивнула Маргоша. – А
насчет «простит, пожалеет» – это другая песня. Не про меня. И не про них. И
вообще они мне надоели до смерти. Оба, старый и молодой. И я запустила Светку с
ее звонками. Против тебя, заметь, я тогда еще ничего не имела. А подушку, если
тебе интересно, я порола и зашивала не у вас. Просто купила точно такую же, все
спокойно сделала дома, а потом подменила потихоньку. Еще не хватало у вас в
спальне перья с ковра сметать! – Она усмехнулась. – Ключ от вашей квартиры у
меня давно был. Я, между Прочим, как и ты, в черную магию не верю. Слушай, а
скажи честно, ты правда ничего не чувствовала? Даже когда узнала, что спала на
заговоренной подушке?
