– В его поведении в последнее время не было ничего
необычного? Он конфликтовал с кем-нибудь?
– Всерьез – нет. Так, по мелочи… – А именно?
– На премьере он довольно резко поговорил с каким-то
поклонником Екатерины Филипповны. Но к делу это не относится.
– Вы уж сделайте милость, расскажите, а мы разберемся,
относится это к делу или нет, – мягко улыбнулся майор.
– Да я, собственно, ничего не знаю, – неохотно начал
Гришечкин, – какой-то парень. Катин поклонник, не слишком назойливый, но
постоянный. Он появляется на всех премьерах и на многих спектаклях с цветами.
На этот раз Глеб был немного пьян и бросился выяснять отношения. Такое уже
случалось и ничем не заканчивалось.
– То есть? – не понял майор.
– Этот человек молча разворачивается и уходит. Не считает
нужным отвечать на выпады разъяренного мужа. А потом появляется опять. На
премьере было именно так. Глеб сказал резкость, поклонник ушел.
– А Екатерина Филипповна?
– Ее не было рядом. Все произошло в антракте, в буфете. А
вообще, она не вмешивается. Вежливо здоровается с этим парнем, улыбается,
иногда принимает цветы. Если выпады Глеба слишком уж грубы, она может сказать:
перестань, успокойся. Но не более.
– А как она сама относится к своему постоянному поклоннику?
– Никак. Она артистка, прима. У нее должны быть поклонники.
– И много их у нее?
– Из постоянных – только этот. Но повторяю, я ничего не знаю
о нем, даже имени. Мне неинтересно, сами понимаете.
– Как он выглядит?
– Ну, от тридцати пяти до сорока, среднего роста… Да не
приглядывался я к нему! Кроме меня, его видели многие, спросите кого-нибудь
еще. Это не мое дело.
– Ладно, – легко согласился майор, – спрошу кого-нибудь еще.
– А лучше вообще не занимайтесь этой ерундой. – Гришечкин
передернул жирными плечами. – Глеба заказали, это очевидно.
– Очевидно? – Майор удивленно поднял брови. – То есть
убийство Калашникова не было для вас неожиданностью?
– Нет, – поморщился Гришечкин, – вы меня не правильно
поняли. Разумеется, никто не ожидал, все в шоке. И я тоже. Но согласитесь, в
наше ужасное время заказное убийство коммерсанта, состоятельного человека –
обычное дело.
– Не соглашусь, – покачал головой майор, – убийство любого
человека нельзя считать обычным делом. Вы, стало быть, уверены, что Калашникова
заказали?
– А вы? – прищурился Гришечкин. – Вы имеете основания
сомневаться?
– Мы обязаны проверить все возможные версии.
– Сочувствую, – слабо улыбнулся Гришечкин, – лично я могу с
ходу придумать около десятка разных версий.
– Например? Поделитесь хотя бы одной.
– Нет уж, – Гришечкин энергично замотал головой, – я лучше
воздержусь.
– Почему?
– Это выглядело бы неэтично по отношению не только к вам, но
и ко многим моим знакомым. Я могу предполагать, гадать, а это, согласитесь, не
повод, чтобы называть вам конкретные имена. Вот я упомянул этого несчастного
поклонника, и мне уже не по себе. Вдруг вы начнете его подозревать? А это
смешно, в самом деле. Людей уровня Глеба Калашникова редко убивают из ревности
или из зависти. В наше время такие мотивы вообще экзотика. Случается, конечно,
но в другой среде. – Гришечкин устало прикрыл глаза и покачал головой. – Боюсь,
в процессе расследования вы не раз столкнетесь с возможными мотивами личного
порядка. Если вас интересует мое мнение, не стоит тратить на это время и силы.
– Спасибо за заботу, – усмехнулся Кузьменко, – мы учтем ваш
совет.
– Нет, я не собираюсь давать вам советы. Разумеется, вы все
решаете сами. Но, к сожалению, не всегда успешно. Как показывает статистика,
убийства такого рода редко раскрывают. Киллер наверняка был одноразовый, но
заказчик… Я искренен с вами хотя бы потому, что меня тоже беспокоит заказчик. Я
не исключаю, что стану следующим после Глеба. А что касается
недоброжелателей" мстителей, обманутых женщин и ревнивых мужей, так это,
простите, из области «мыльных опер».
Иван заметил, что настроение его собеседника меняется каждую
минуту. Лицо то краснеет, то бледнеет. Только что он говорил спокойно и
рассудительно, а тут как-то сразу сник, словно из него выпустили воздух.
Последние слова он произнес медленно и вяло.
Секретарша принесла кофе в тонких чашках из настоящего
фарфора. Майор отхлебнул и удивился – это была не обычная растворимая бурда,
которую подают в кабинетах из вежливости, а отличный крепкий кофе по-турецки, с
желтой пенкой, в меру сладкий.
– У вас замечательный кофе, Феликс Эдуардович.
– Это из бара. Если вы хотите курить, не стесняйтесь, я сам
недавно бросил, но запах табачного дыма люблю.
Он подвинул майору большую хрустальную пепельницу. Иван с
удовольствием затянулся. Настроение собеседника между тем опять изменилось. Он
заерзал в своем кресле, заговорил быстро и возбужденно:
– Я знаю, Глеба заказали. И все это знают. А насчет других
версий убийства – да, тайных недоброжелателей у Калашникова было много. Он был
человеком ярким, талантливым, везучим. Ну и, разумеется, многие завидовали. Но
не смертельно. Нет, не смертельно. Никто не мог ожидать… Глеб и сам не ожидал,
он был очень жизнелюбивым, очень… Ему все всегда сходило с рук, ему везло, он
думал, что будет жить вечно.
Гришечкин покрылся испариной.
– Понятно, – кивнул Иван, как бы не заметив ни волнения
своего собеседника, ни странной последней фразы. – У вас есть какие-либо
предположения насчет заказчика? Вы кого-то конкретно подозреваете?
– Не знаю… – Гришечкин опять сник, стал вялым и
отстраненным.
– Хорошо, – кивнул майор, – а почему вы опасаетесь стать
следующей жертвой?
– Это простая арифметика! – вздохнул Гришечкин. – Когда
убивают хозяина, следующим может стать управляющий. Вы сейчас начнете ворошить
личную жизнь Калашникова, найдете там много всякой гадости, а настоящего убийцу
потеряете! Да, Калашников был не самым порядочным и чистым человеком, но не
лезьте в это. Слышите? Его многие ненавидели, но никто не стал бы стрелять из
кустов. Никто.
Толстяк опять завелся, перешел на крик, он побагровел и даже
поднял руку, чтобы шарахнуть по столу, но в последний момент одумался, пухлая
кисть безвольно, мягко упала на дубовую столешницу. Майор дал ему отпыхтеться и
прийти в себя, молча наблюдал эту странную вспышку нервозности и пытался
понять, чего здесь больше – искренней истерики, испуга или идет заранее
продуманный, отрежиссированный спектакль.
