Но кашель отпустил. Константин Иванович отдышался, достал из
холодильника нераспечатанную пачку апельсинового сока, налил себе полный
стакан. От ледяного сока стало легче.
«Нет, – сказал он себе, – я не буду нервничать и сходить с
ума. Наверное, у нее какие-нибудь дамские дела, парикмахер, косметичка,
портниха, вязальщица… Мало ли? Мы ведь с самого начала договаривались, что она
не обязана отчитываться по мелочам: куда пошла, во сколько вернется. Никакой
ревности. В нашей ситуации ревность непозволительна: только пусти ее в душу –
сожрет. Я верю своей девочке, как самому себе. Она меня не предаст».
Когда он шел от подъезда к гаражу, перед ним словно из-под
земли выскочил молодой человек отвратительной наружности. Длинные сальные космы
грязно-желтого цвета, зеленый кожаный пиджак, розовые кожаные брюки, противно
обтягивающие пухлые короткие ляжки, огромная серьга в ухе – стекляшка,
фальшивый бриллиант.
– Константин Иванович, здравствуйте! – Микрофон ткнулся ему
прямо в губы, рядом с зелено-розовым кожаным придурком выпрыгнул из-под земли
еще и оператор с телекамерой. – Несколько слов для еженедельной передачи
«Чумовой стоп-кадр». Как вы себя чувствуете? Подозреваете кого-нибудь
конкретно? Ходят слухи, что ваш сын переживал любовную драму… За час до
убийства он подрался с любовником своей жены… Что вы можете сказать по этому
поводу?
– Вон! – громовым голосом завопил Калашников. – Пошел вон!
Из будки возле крытого гаража уже вылезал сонный охранник.
– Уберите их отсюда! Сейчас же! Сию минуту! – кричал
Константин Иванович.
Впервые за многие годы, а возможно, и за всю жизнь, великий
актер не владел собой. Боль, копившаяся в душе с той минуты, когда он узнал,
что сына больше нет, вдруг вырвалась наружу, затопила все вокруг. Исчезли
кожаный наглец с микрофоном, оператор с камерой, охранник в камуфляже, рифленые
ворота гаража. Мокрый асфальт поплыл под ногами, дождь бил в лицо и становился
горько-соленым. Константин Иванович плакал.
Не замечая ничего и никого вокруг, он добрел до своей синей
«Тойоты», долго не попадал ключом в замок. Оказавшись наконец в салоне машины,
он упал лбом на баранку руля.
Охранник давно отогнал репортера и оператора. Подойдя к
машине, он осторожно постучал в стекло.
– Константин Иванович, вам плохо? Помощь нужна?
– Нет, – Калашников повернул к нему заплаканное лицо, –
спасибо, Геннадий, уже все нормально. Просто сорвался из-за этого ублюдка… –
Всех бы их к стенке… суки, журналюги! – Охранник смачно сплюнул и сочувственно
покачал головой.
Калашников вытер глаза платком, громко высморкался и завел
мотор. Он уже опаздывал к Уфимцеву.
Генерал встретил его в тельняшке и потертых джинсах.
– Держись, Костя. Мы с гобой старая гвардия, обязаны
держаться.
Полная свежая генеральша Клара Борисовна хлопотала на кухне.
Она вышла в прихожую поздороваться с гостем, чмокнула старого актера в щеку. От
нее уютно пахло тестом, ванилью, жаром духовки.
– Ты как, Константин, мучное позволяешь себе иногда? –
спросила она. – Я плюшки затеяла к чаю.
– Позволяю, – слабо улыбнулся Калашников, – спасибо,
Кларочка; Как у вас хорошо, ребята, прямо душа отдыхает.
– Да, – кивнула Клара, – у нас хорошо. Живем дружно, вот уже
тридцать пять лет.
Это прозвучало как язвительный, неуместный намек. Генерал
покосился на супругу и чуть нахмурился.
После развода с Надей и женитьбы на Маргоше многие жены
старых приятелей осудили Константина Ивановича, называли его поступок
предательством, пророчили ему ветвистые рога.
– Он еще наплачется со своей фифой, ей ведь не я нужен, а
имя, деньги, положение, – говорили стареющие жены своим молодящимся,
легкомысленным мужьям.
Калашников знал, что Клара Борисовна Уфимцева открыто
заявляла:
– Ноги этого сукина сына в моем доме не будет. Поганец,
старый гульбун?
Первое время после развода Надю активно приглашали в гости,
жалели, с удовольствием при ней обливали грязью «эту мерзавку, соплячку»
Маргошу, клялись, что никогда с ней даже не поздороваются.
Но постепенно безнадежные Надины глаза и ее скорбное
молчание надоели. С Надей было скучно, она совсем сникла и, по мнению многих,
опустилась, перестала за собой следить, позволила себе растолстеть, постареть.
А так нельзя. Стали говорить, что отчасти она сама виновата, надо было что-то
делать, держать себя в форме. Да, трудно, с каждым годом все трудней. Но никуда
не денешься. Надо оставаться женщиной и в пятьдесят, и в шестьдесят, хитрить
по-женски, бороться за мужа, и вообще в семейных делах редко бывает, что один
полностью прав, а другой кругом виноват.
Постепенно эта неприятная история потеряла остроту,
обсуждать ее стало неинтересно. О Наде потихоньку забыли, к Маргоше привыкли.
Константин Иванович водил ее с собой повсюду. Она умела нравиться даже женам
старых приятелей Калашникова. Чудесная девочка, такая обаятельная,
непосредственная, живая… И все-таки Клара Уфимцева не удержалась, спросила:
– Как Надя?
– Плохо, – вздохнул Калашников, – у нее был гипертонический
криз.
– Если нужна помощь, ты скажи, ведь горе-то какое! Я позвоню
ей обязательно.
– Спасибо, Кларочка.
– Ох, плюшки-то мои! – спохватилась генеральша и убежала на
кухню.
Уфимцев и Калашников прошли в гостиную. На журнальном столе
уже стояли маленькие рюмки, бутылка французского коньяка, ваза с фруктами.
– Ну что, Костя, давай по маленькой?
– Не могу, Сережа, я за рулем.
– Чепуха. Вызову шофера, отвезет тебя. Не думай об этом.
Надо Глеба помянуть.
Выпили молча, не чокаясь. Генерал коротко вздохнул и
выжидательно посмотрел на Калашникова.
– Сережа, я бы хотел, чтобы ты взял под контроль
расследование, – начал Константин Иванович, – скорее всего это заказное
убийство. Но следователь не исключает и другие версии, так сказать, личного
порядка. Ревность, месть и прочая ерунда. Ты сам знаешь, ситуация в нашей семье
непростая. Мне бы не хотелось выносить сор из избы.
– Кому ж нравится сор-то выносить? – горько усмехнулся
генерал. – Ты у нас знаменитость, к тому же депутат. Да и Глебушка, царствие
ему небесное, не последним был человеком. Я понял тебя. Костя.
Калашников машинально отметил про себя, что в последнее, время
генерал все чаще поминает Господа и царствие небесное. А еще недавно был
воинствующим атеистом. Что ж, надо идти в ногу со временем и следить за
административной модой. Бывшие партийные чиновники, еще вчера боровшиеся с
«религиозными пережитками», сегодня красят яички на Пасху, крестят внуков,
отпевают умерших родителей, приглашают батюшек освящать свои особняки и
«Мерседесы», рестораны и магазины. У кого они есть, конечно.
