– То есть она с детства тебя ненавидела? – спросил Павел. –
За что?
– Она весь мир ненавидела. Наш мир – мой, Глеба, родителей,
его и моих. Но именно в этот мир ее тянуло магнитом. Получался замкнутый круг.
Ее мама хорошо зарабатывала и вообще была чудесной женщиной. А Свету раздирали
комплексы.
– Она что, была очень некрасивой?
– Да нет, она была хорошенькой. Высокая блондинка, немного
полноватая, но в меру. Просто ей казалось, что все кругом ее недооценивают. Не
воздают должное ее неземной красоте, остроумию и так далее. Иногда она начинала
что-то рассказывать в большой компании, а ее не слушали. Острила изо всех сил,
а никто не смеялся. Она вскипала, уходила, шарахала дверью. Но не совсем
уходила, а ждала на лестнице, пока кто-нибудь позовет назад. Если долго не
звали, она возвращалась сама, сидела надутая, как индюк. Когда с ней пытались
заговорить, огрызалась, хамила. Ее переставали замечать. А она все равно
сидела.
– Да, тяжелый случай, – вздохнул Павел. – И чем кончился
поток гадостей на твоей счастливой свадьбе?
– А ничем. Ввалились оркестранты на перерыв, стало шумно,
меня вытолкали назад, в зал. Я почти сразу забыла про Свету. Остался противный
такой осадок. Я ведь ничего плохого ей не сделала. И она меня ненавидела не за
что-то конкретно, а просто так.
– Но она, вероятно, была влюблена в твоего мужа?
– В том-то и дело, что нет. Знаешь, вот я сейчас рассказываю
тебе о Свете Петровой, и у меня такое чувство, что ее уже нет в живых… – А ты
не преувеличиваешь? Других вариантов не допускаешь?
– Например?
– Например, никто не просил ее звонить. Она делала это по
собственной инициативе. А когда узнала про убийство – испугалась, запаниковала.
Цель последнего звонка проста, как мычание: отмазаться поскорей, мол, это не я,
меня попросили. Психологически все понятно.
– Цель совсем другая: деньги, – напомнила Катя, – она
потребовала три тысячи долларов.
– Мне кажется, деньги здесь не главное. Своим шантажом она
косвенно подтвердила, что это была не ее идея. А потом спохватилась, испугалась
еще больше. Запахло серьезной уголовщиной. А у нее и так рыльце в пушку. И она
решила исчезнуть на время.
– Она что, совсем идиотка? – нервно усмехнулась Катя. –
Разве шантаж сам по себе – не уголовщина? И потом, исчезнуть в ее ситуации –
значит автоматически внести свое имя в список подозреваемых.
– Я, кажется, тоже вхожу в этот список? И уверяю тебя,
найдется еще много разных людей, у которых были причины и желание выстрелить в
твоего мужа. Но скорее всего это сделал какой-нибудь посторонний бандит,
которому заплатил другой бандит. Из-за чего убивают бизнесменов?
– Из-за денег, из-за политики, – рассеянно произнесла Катя.
– Правильно. А твой муж был прежде всего бизнесменом, во
всяком случае в последние годы. И бизнес его тесно переплетался с крупным
криминалом. Любовь, ревность, зависть, щепки в твоей подушке, злобные звонки –
это уже из другой оперы.
Катя его почти не слушала. Она перебирала в памяти имена
старых знакомых. Она знала, что теперь не успокоится, пока не выяснит, кто и
зачем устроил всю это «другую оперу» и куда делась Света Петрова. Она вдруг
вспомнила, что тогда, восемь лет назад, на свадьбе, в комнате отдыха для
оркестрантов. Света Петрова среди прочих гадостей заявила: «Если бы не я, ты
бы, сушеная Жизель, не помчалась в новогоднюю ночь на дачу. Точно тебе говорю,
не помчалась. И не выходила бы сейчас замуж за Глеба».
Это было совсем уж запредельной ерундой. На такой абсурд
даже обижаться глупо. И все-таки через восемь лет Катя вспомнила. И еще она
вспомнила, что мощную беломясую массажистку, с которой за час до Нового года
развлекался в своем кабинете Егор Баринов, тоже звали Светой.
Глава 15
С того счастливого или несчастного дня (это уж кому как
кажется), когда Света впервые появилась в его кабинете, прошло пять лет.
Вернее, не прошло – пролетело незаметно, ибо если совсем не оглядываться назад,
то годы летят легко, словно тополиный пух.
Баринов привык к своей сообразительной массажистке. С ней
было просто и спокойно. Она всегда оказывалась под рукой, то одна, то с
очередной подружкой – как его светлость пожелает. Он не скупился, и она была
довольна. Вероятно, подружки тоже.
Света всегда подбирала правильных, неболтливых девочек.
Никогда не приглашала одну и ту же больше трех раз. Чувствовала, что главное
для него – разнообразие. Никогда ни на что не претендовала. Ни разу за эти пять
лет с ней не возникло проблем.
Если с человеком нет проблем, его почти перестаешь замечать.
То есть замечаешь – по мере надобности, а что он тоже живой, как-то забываешь.
Когда однажды, дождливым октябрьским вечером, Света Петрова
появилась в его квартире без звонка, без приглашения, он несказанно удивился.
Такое было впервые.
Но еще больше он удивился, когда заметил, что она
ненакрашена, какая-то землисто-серая, встрепанная. Она даже не
поинтересовалась, дома ли его жена и сын. К счастью, их дома не было.
– Жорик! – выдохнула она с порога. – Жорочка! – и совершенно
неприлично, по-бабьи завыла.
Он испугался, что услышат соседи, затолкал ее в квартиру,
запер дверь. Потом отвел на кухню, усадил, налил воды прямо из-под крана,
насильно влил в нее почти весь стакан и, дождавшись, когда она успокоится, сурово
спросил:
– В чем дело?
– Я была у врача… – Губы ее опять задрожали, ей было трудно
говорить.
«Ну вот, – с раздражением подумал он, – сейчас заявит, что
беременна и поздно делать аборт. Тоже мне, святая невинность! Мальчика нашла,
дура! А еще потребует, чего доброго, чтобы я на ней женился, шантажировать
начнет… Правильно говорят, в тихом омуте черти водятся. Ни с кем нельзя
расслабляться. Ни с кем и никогда».
Света между тем закурила, руки ее так тряслись, что он
испугался – вдруг уронит горящую сигарету на дорогой французский линолеум?
– Жора, у меня рак, – произнесла она хриплым шепотом.
– У тебя – что? – переспросил он, хотя прекрасно ее
расслышал.
Она положила горящую сигарету на край стола и зачем-то стала
трясущимися руками расстегивать блузку. Егор Николаевич схватил сигарету,
загасил ее в пепельнице и выбросил в помойное ведро.
– Вот, – сказала она, вываливая перед ним свою тяжелую белую
грудь, – опухоль уже видна. Она большая и скоро даст метастазы… – Убери сейчас
же! – выкрикнул он. – Что ты мне показываешь? Я не врач! Застегнись сию минуту!
