Катя никогда не стриглась коротко, а мама носила элегантную
короткую стрижку и раз в месяц брала Катю с собой в парикмахерскую «Чародейка»,
к тете Элле, чтобы аккуратно подровнять волосы, срезать секущиеся кончики.
Кате в детстве очень нравился этот особый, ласково
воркующий, сладко пахнущий мир дамского салона. Мама чистила перышки – массаж,
маска, маникюр, стрижка, укладка. Все здесь были «лапочки», «киски», зрелые
женщины называли друг друга «девочки», и от этого становилось почему-то уютно.
Тетя Элла учила Катю ловко скручивать сложный французский пучок, массировать
волосы жесткой щеткой снизу вверх, от затылка, с жаром доказывала Катиной маме,
что челка ее девочке совсем не к лицу.
– У нее уже есть свой стиль, она хоть и маленькая, а
чувствует. И не надо на нее давить.
– Но очень уж строгий стиль, – сетовала мама, – хотя бы
челочку ей подстриги, оживи немножко… – При таком типе лица челка совершенно ни
к чему… Журчала уютная дамская болтовня, Катя расслаблялась, отдыхала. От тети
Эллы веяло теплом и покоем. Катя всегда удивлялась, почему у нее нет мужа и
почему ее Светка такая вредина и злюка. И совершенно невозможно было
представить Эллу Анатольевну в ее сегодняшнем неприглядном виде. Казалось, мир
должен перевернуться, чтобы тетя Элла стала пить.
Света Петрова с детства напоминала свою ласковую, веселую
маму только внешне. Характер у нее лет с десяти был просто невыносимый. Ее мама
никогда никому не жаловалась, только ласково подшучивала над обожаемой
маленькой врединой и говорила: ну, что делать, такая она у меня сложная, вы уж
не обижайтесь, она со всеми хочет дружить, просто стесняется и поэтому дуется,
как индюшонок… Из ванной Элла Анатольевна вышла посвежевшая, протрезвевшая.
Поздоровалась за руку с Пашей, стала извиняться и благодарить.
– Надо же, как неудобно получилось… Даже угостить вас нечем.
Там в холодильнике должен быть сыр и пирожные остались, ты прости меня,
Катенька, детка. И вы, Павел… прямо ужасно неудобно получилось. Я ведь пытаюсь
с собой бороться. Все думаю, пора лечиться, ампулу вшивать. Но знаете, для того
чтобы начать, надо признаться самой себе: ты алкоголичка. А это трудно.
Главное, стимула нет. Вот родила бы мне Светка внука или внучку, пусть даже без
мужа, я бы сразу подтянулась, а так… – она безнадежно махнула рукой, – ради
кого стараться?
Крепкий кофе окончательно привел Эллу Анатольевну в чувство.
В районном отделении милиции она спокойно и толково
рассказала, как ее дочь Светлана ушла из дома около десяти вечера в субботу,
сказав, что вернется часа через два. И с тех пор ее никто не видел.
– А чем занималась ваша дочь? – спросил дежурный старший
лейтенант, молодой, вежливый, но какой-то вялый.
У него было лицо человека, который видел всякое, устал
смертельно и привык относиться к жизни с философским спокойствием.
– На вещевом рынке торгует обувью.
– Здесь, в Конькове?
– Нет, на «Динамо».
– Чего же так далеко?
– Ну, там у нее знакомые, завязки свои. Какая разница?
– Да, в общем, и правда никакой, – легко согласился
дежурный, – только я вот что думаю, гражданочка, рано вы паникуете. Ваша дочь
не маленькая, у нее может быть своя личная жизнь. Давайте-ка пока погодим с
заявлением. Нет, меры-то мы, конечно, примем, искать будем, но по закону еще
рано. С субботы совсем немного времени прошло. Сегодня только вторник у нас,
считай, два дня. А вы уже паникуете. Была бы она малолетняя у вас, тогда другое
дело.
– Ну вы хотя бы приметы запишите, высокая полная блондинка,
тридцать два года, волосы короткие, глаза светло-карие, одета была в джинсы
темно-синие, свитер белый, пушистый, сверху джинсовая жилетка, туфли замшевые,
новые совсем, без каблука, – быстро, безнадежно, как бы самой себе. Говорила
Элла Анатольевна.
Старший лейтенант делал вид, что внимательно слушает и даже
кое-что записывает, но на самом деле рисовал самолетик.
С первых дней работы в милиции лейтенант Богданов усвоил
главный принцип: сделай все возможное, чтобы не принимать заявление. Зачем тебе
лишний «глухарь»? Сначала попробуй убедить заявителя, мол, ничего страшного, не
паникуйте. Жизнь – штука сложная, бывает всякое. Если «терпила» попался
вредный, настырный – мягко намекни, мол, вы, гражданин, сами виноваты. Кошелек
вытащили? А не надо зевать. Квартиру обокрали? Ну, голубчик, кто же в наше
время такие двери ставит? Напали грабители на улице? Так чего ж вы поздно
шляетесь? Дома надо сидеть, а не шляться. И нечего шапки дорогие на голове
носить. Известно, какое сейчас время.
С этой полной пожилой теткой, явно пьющей, случай очевидный
и, в общем, несложный. Надо сделать все, чтобы не принимать заявление. Ну зачем
вешать на свое родное отделение еще одну «потеряшку»? Этого добра всегда
хватает. Богданов и добился бы желанной цели, ушла бы тетка ни с чем, однако за
ее спиной маячила парочка, которая с самого начала старшему лейтенанту не
понравилась.
Молодая, красивая, дорого одетая дамочка, прямая, худющая,
надменная (ишь ты, прямо королева английская!), и мужик, подтянутый, крепкий,
гладкий. Вроде бы интеллигент, но не из хлюпиков, а новой формации. Умеет за
себя постоять.
Пока Богданов задавал вопросы, эти двое молчали. Но как
только он стал гнуть привычную линию, пытаясь отвязаться от тетки с ее
дочкой-"потеряшкой", надменная дамочка шагнула к барьеру и произнесла
мягко, но решительно:
– Извините, пожалуйста, я понимаю, по закону заявления о
пропавших взрослых людях принимают через трое суток. Мы не настаиваем, чтобы вы
сразу приняли заявление. Просто просим помочь, подсказать, как нам быть. Дело в
том, что Светлана Петрова – не совсем здоровый человек. Ей могло стать нехорошо
на улице, она могла попасть в больницу. Она ушла из дома без документов, мы
беспокоимся, и нам надо выяснить… – А вы, собственно, кто будете? – строго
перебил Богданов.
– Орлова Екатерина Филипповна, – представилась дамочка, – я
знакомая Светланы. Я стала волноваться потому, что у нас в воскресенье была
назначена встреча. Очень важная для нее встреча. Она не появилась и не
позвонила.
– Подождите, – опять перебил Богданов, – что значит – не
совсем здорова? В каком смысле?
– Она – онкологическая больная, перенесла операцию и тяжелое
послеоперационное лечение. Ей правда могло стать нехорошо.
– Онкологическая – это рак, что ли? – смягчился Богданов.
Такие вещи он понимал. А главное, Орлова не требовала, не
наезжала, не качала права. Просто просила помочь.
– Да. Это рак. У Светланы, извините за подробности, была
удалена правая молочная железа.
