Анден ощутил прилив тепла и смущения. Он не удержался и огляделся – не видел ли кто порыв чувств Хило.
Хило это заметил и поддразнил его:
– Что, боишься, как бы они не истолковали это неправильно? Потому что они в курсе, что тебе нравятся мальчики? – Когда Анден ошеломленно уставился на него, он рассмеялся. – Я не дурак, кузен. Некоторые могущественные Зеленые Кости в истории были геями. Думаешь, это для меня важно? Только не забывай об одном: скоро тебе придется быть осторожным, выбирая знакомства, потому что люди могут интересоваться твоим нефритом.
Анден тяжело опустился на камень подпорной стенки. Он выудил из кармана сумки очки и попытался вытереть с лица потеки грязи и пота, прежде чем их надеть. Совет кузена звучал глупо, у Андена не было никаких романтических отношений, и временами он смирялся с тем, что никогда и не будет. Однако он не собирался делиться этими чувствами со Штырем, а кроме того, в год выпуска было полно куда более важных забот.
– Хило, – медленно произнес он, – а вдруг я не смогу носить нефрит? Я только наполовину кеконец.
– И этой половины в избытке, – заверил Хило. – Немного иностранной крови даже улучшит твои способности.
Чувствительность к нефриту – странная штука. Только кеконцы имеют нужную ее долю, чтобы стать Зелеными Костями. Смешанная кровь Андена делала его пограничным случаем. Без сомнения, более чувствительным, что при соответствующей тренировке могло означать более сильные способности – или смертельную предрасположенность к Зуду.
– Ты знаешь историю моей семьи, – тихо сказал Анден.
Наставник вел через поле группу детей с ведрами и лопатами. Под палящим солнцем они еле шевелили ногами от усталости, но не жаловались. Первые два года в Академии состояли из непрерывной учебы и тяжелых физических нагрузок, а также постепенно увеличивающихся контактов с нефритом. До третьей ступени эти дети даже не начнут изучать шесть способностей. Привычка к нефриту вырабатывалась суровыми упражнениями для ума и тела, как накачивание мышц, только помимо этого играли роль генетика и просто везение. Невозможно понять, почему одни Зеленые Кости способны носить больше нефрита без каких-либо побочных эффектов, а другие нет.
Хило почесал большим пальцем бровь, не снимая другой руки с плеча Андена.
– Историю твоей семьи? Твой дедушка был легендой, а дяди – известными Кулаками. Говорят, Чутье твоей матери могло обнаружить летящую над головой птицу и даже на таком расстоянии сконцентрироваться так, что у птицы останавливалось сердце.
Анден уставился на кончик горящей сигареты. Он думал совсем не об этом.
– Ее называли Безумной Ведьмой.
* * *
Однажды ночью, когда ему было семь, Анден обнаружил мать голой в ванной. Это случилось после жаркого летнего дня, он хорошо помнил – один из тех знойных дней, когда люди охлаждают простыни и вешают на вентиляторы мокрые полотенца. Он встал пописать. В ванной комнате горел свет, и когда Анден вошел, то увидел ее сидящей там. Ее волосы налипли мокрыми прядями на лицо, плечи и щеки сверкали в желтом свете. На ней были только три нитки нефрита под горлом, которые она никогда не снимала. Ванна была наполовину полной, вода порозовела от крови. Мать посмотрела на него пустым и смущенным взглядом, и он заметил в ее руке терку для сыра. Кожа на предплечье была ободрана и выглядела как перемолотое мясо.
Через нескончаемое мгновение она слабо и испуганно улыбнулась.
– Я не могла заснуть, все зудело. Иди спать, малыш.
Анден выбежал из ванной комнаты и позвал единственного человека, который пришел ему в голову – Коула Ланшинвана, молодого человека, часто бывавшего в их доме, одноклассника и лучшего друга его дяди, до того как тот спрыгнул с Выездного моста как-то утром за год до этих событий. Лан и его дед увезли мать Андена в больницу.
Но слишком поздно. После того как ей дали успокоительное и удалили весь нефрит как из ее тела, так и поблизости, ее все равно уже нельзя было спасти. Когда она очнулась, то начала биться в держащих ее ремнях, ругалась и кричала, называла всех собаками и ворами, требовала вернуть нефрит. Анден сидел в коридоре рядом с палатой, заткнув уши руками, по его лицу лились слезы.
Она умерла через несколько дней, не прекращая кричать.
Одиннадцать лет спустя воспоминания еще прокрадывались в кошмарные сны Андена. Когда он был встревожен или в сомнениях, они всплывали на поверхность. Пробуждаясь от неспокойного сна в комнате общежития, он не мог заставить себя встать и пойти в ванную. В такие минуты он лежал, уставившись в темноту, мочевой пузырь разрывался, глотка пересыхала, кожу щекотал смутный страх, что в его крови то же проклятие и он обречен умереть молодым и сойти с ума. Кровь его семьи несла могущество, но также и безумие. Вот почему, несмотря на уговоры Коулов, он так и не сменил фамилию, предпочитая зваться как иностранец – Эмери, это имя ни для кого ничего не значило, в отличие от фамилии по материнской линии, Аун, вбирающей в себя как ожидания величия, так и сумасшествия, Анден не желал ни того, ни другого.
После смерти матери Андена Лан поговорил со своим дедом. Без лишних слов Коулы взяли Андена к себе, сделав его частью семьи, кормили и опекали до десяти лет, когда отправили в Академию Коула Душурона с благословения и на деньги Коула Сена. Вот так и вышло, что семья, управляющая Равнинным кланом, стала единственной семьей Андена. Все родные с материнской стороны трагично сгорели. Отец был не более чем далеким воспоминанием: голубоглазый мужчина в военной форме, сбежавший обратно в свою страну, к светловолосым женщинам и быстрым машинам.
* * *
– У твоей мамы была дрянная жизнь – и началась плохо, и закончилась плохо, – сказал Хило. – Ты не будешь таким же. Ты лучше натренирован. И все мы за тобой присматриваем. – Он выкинул окурок. – И если тебе понадобится, то есть СН-1.
– «Сияние», – произнес Анден название, использующееся на улицах. – Наркотик.
Хило презрительно поморщился.
– Я говорю не о том вареве, которое торчки с нефритовой лихорадкой стряпают в грязных лабораториях, чтобы продавать на улицах слабакам и иностранцам. СН-1 для военных, который эспенцы производят для спецназа. Он притупляет чувствительность и дает защиту, если тебе понадобится.
– Говорят, он ядовит и легко передознуться, что он укорачивает жизнь на много лет.
– Если ты не тренирован, иностранец с жидкой кровью и колешь его постоянно, как торчок, – резко отозвался Хило. – А ты не такой. Все люди разные, заранее не узнать, сможешь ты носить нефрит или нет. Я не говорю, что тебе будет нужна помощь, просто напоминаю, что она всегда наготове. Если тебе понадобится, мы достанем лекарство. Ты особый случай. Тут нечего стыдиться, Энди.
Только Хило всегда называл его этим звучащим по-иностранному именем. Поначалу Андена это раздражало, но теперь он не возражал, научился ценить то, что для Хило это подчеркивает их особые отношения. Анден заметил, что его сигарета сгорела. Он затушил ее и сунул окурок в карман, чтобы не мусорить в саду камней, заслужив упреки.
