Через час, даже после ужина и отдыха в «Божественной сирени», Лану не стало лучше. Он сел на край кровати и выкурил сигарету, вымучивая последние минуты спокойствия перед уходом.
– Что-то не так?
Юнни подобралась поближе и обхватила его голыми руками за шею, но Лан высвободился и встал. Он натянул брюки и пошел в ванную, где курились ароматические свечи. Там, под красноватым светом, он плеснул на лицо холодной воды и вытер полотенцем шею и грудь.
– Тебе правда нужно уходить? – уговаривала Юнни с кровати. – Вернись в постель. Останься на ночь.
Ей бы это понравилось. Она получала дополнительные деньги, если Лан оставался, это примирило бы ее с тем, что он стал реже приходить.
– Я хочу побыть один, – сказал Лан и добавил, не желая быть грубым: – Прошу тебя.
Искусный фасад без единого изъяна на мгновение дрогнул. Она скрестила руки на груди. Лан почувствовал ее негодование и обиду: да кем он ее считает? Уличной шлюхой? Где тот утонченный клиент, который получает удовольствие от пения и игры на арфе, от бесед и вина?
Но Юнни быстро овладела собой и поднялась с неторопливой грациозностью.
– Как пожелаете, Коул-цзен.
Юнни накинула халатик, сунула ноги в шлепанцы и направилась к двери, резко захлопнув ее за собой, чтобы показать раздражение. Лан не видел, как она уходит. Он надел часы и посмотрел, который час. Прямо в эту минуту три Кулака собирались схватить Юна Дорупона у двери его любимого борделя в неряшливом районе Монетка. Ирония в том, что и он, и Дору проводят вечер перед расплатой одинаково.
Когда Кулаки схватят Дору, они привезут его в секретное место. И тогда Хило позвонит Лану домой. Кулакам приказано не убивать Дору до прибытия Лана. Он дал четкие указания. Ему хотелось посмотреть в лицо человеку, которого он считал дядей, и спросить, почему после стольких лет верной службы тот предал клан. Лану предстояло решить судьбу Шелеста, поступить не менее мудро, чем поступил бы Коул Сен.
И по мере приближения этой неизбежной минуты он утрачивал уверенность в том, что сумеет сделать все правильно. Даже сейчас, зная, что Дору предатель, он не хотел убивать старика. Он помнил, как Дору возвращался из деловых поездок с конфетами для внуков Коула Сена. Лан терзался, вспоминая, как Дору и Коул Сен играли в шахматы во дворе. Но предательство такого близкого и высокопоставленного члена клана нельзя прощать. Возможно ли быть одновременно сильным лидером и сострадательным человеком, или это две противоположности?
Когда дверь за Юнни закрылась, Лан набрал комбинацию на сейфовом замке и достал нефрит. Еще одна причина, почему он стал реже сюда наведываться – снимать и надевать такое количество нефрита было болезненно, он как будто окунался в лед, а потом в горячие угли, его бросало в разные стороны, как жучка в кувшине. Лан ощупал бусины вокруг шеи, прикасаясь к каждой, как будто пересчитывая, надел ремень и тяжелые браслеты с дополнительным нефритом, выигранным у Гама. Он собрался.
Через несколько секунд на него нахлынул нефритовый прилив, сильнее обычного. Мир вокруг покачнулся. Все тело завыло от возмущения, грудь сдавило. Он опустился на пол и вцепился в ковер скрюченными пальцами. Дыши, дыши. Возьми себя в руки. Он подавил стон. Ему уже должно было полегчать. Врач сказал, что нанесенная Гамом рана затянется. Но Лан до сих пор не излечился и страдал от симптомов избыточного нефрита. Ранение после поединка, большее количество нефрита, стресс и недостаток сна – все это усиливало симптомы в бесконечной спирали. Лан взобрался на кровать и потянулся к пиджаку, висящему на изголовье. Он ощупал ткань и вытащил из внутреннего кармана резиновый жгут, пузырек и шприц.
Комната как будто нападала на него, стены прижимались слишком близко. Чувствительность скакала, все вокруг то расплывалось, то опять оказывалось четким. Лан уловил клочки сердитого разговора на улице, как будто говорили рядом. И через секунду все пропало, но простыни стали такими колючими, что жалили кожу. Лан надавил на глаза ладонями и глубоко вдохнул, как учили в Академии, он не прибегал к этой технике самоконтроля с подросткового возраста. Он напряг и расслабил каждый мускул тела, медленно отсчитал ритм дыхания, пока все чувства не вернулись к нормальному уровню, а руки не перестали дрожать. Он сел на подушку, прислонившись к спинке кровати, обмотал руку жгутом, снял с иглы колпачок, набрал в шприц жидкость из пузырька и задумался.
В памяти всплыло потрясенное лицо Андена. А еще стыд, который почувствовал в тот день Лан, понимая, как глубоко подорвал доверие кузена. Лан разделял отвращение Андена, он ненавидел шприцы и презирал СН-1. Ему было противно использовать наркотик для повышения переносимости нефрита, которую он всегда принимал как должное. Он делал все возможное, чтобы помешать производству и распространению этой отравы, и вот он сам носит с собой пузырек «сияния», хранит у груди, как крохотное взрывное устройство. Боль из-за того, что пришлось оправдываться перед Анденом, заставила Лана на несколько дней отказаться от инъекций. Он знал, что не положено принимать наркотик подобным образом, но каждый раз ждал, пока мог терпеть, думая, что в конце концов ему стало лучше и больше нет нужды в уколах – а потом чувства снова обострялись до предела, возникали искажения в восприятии, выступала испарина и колотилось сердце.
Завтра он сходит к доктору Трю и узнает, нельзя ли придумать что-то еще, ускорить процесс выздоровления и вернуть чувствительность к нормальному уровню, чтобы носить нефрит без помощи химии. Возможно, стоит рискнуть и на некоторое время оставить Хило за главного – тревожащая мысль, но это позволило бы съездить на недельку в Марению, а там можно носить меньше нефрита и поправить здоровье. Но сегодня он не имеет права проявить слабость. Он должен быть уверенным и решительным. Когда отправляешь человека на смерть, нужно мыслить ясно и быть спокойным.
Лан воткнул иглу в вену и выдавил содержимое шприца. Он развязал жгут и закрыл глаза. Наркотик проник в мозг и через несколько минут прояснил его, словно телевизионная антенна наконец-то поймала сигнал и помехи сменились на четкое изображение. В нем загудела мощная нефритовая энергия, но теперь она была спокойной и под контролем, послушна его воле. Чувства стали острыми как стекло, но четкими, скоординированными и сфокусированными. Он чувствовал себя прекрасно. И ощущал свою силу. Мог запрыгнуть на балкон второго этажа или сдвинуть с места машину волной Отражения. Лан не мог удержаться от восторженного удивления. Несмотря на моральные возражения против СН-1 и все свои принципы, он признавал, насколько это замечательное вещество. Недаром иностранцы так его жаждут. Недаром Айт Мада рассчитывает нажить на нем состояние.
Лан спрятал шприц и пузырек обратно в карман, оделся и вышел. В вестибюле внизу он отмахнулся от льстивых вопросов госпожи Суго, доволен ли он визитом, заверил ее, что это так, просто он не может остаться. Лан хотел добраться домой, прежде чем позвонит Хило и кто-то другой возьмет трубку.
Отправив Вуна домой и зная, что Штырь усердно выполняет его указания, Лан не побеспокоился сказать кому-либо, что на несколько часов уйдет. Он решил взять такси и оставить машину в гараже, чтобы не привлекать внимания. Путь в «Божественную сирень» пролегал по территории Равнинных, так что не представлял опасности. На улице он остановил другое такси и попросил водителя отвезти его домой.
