– Я только хотел как лучше. Этого желал бы Коул-цзен. Я бы никогда не предал его, ни за что и никому. – Его лицо осунулось от сожалений. – Даже его собственным внукам.
– Это какая-то бессмыслица. Ты хочешь сказать, что дедушка устроил против нас заговор вместе с Горными?
– Хороший Шелест, – сказал Дору, – умеет прочесть мысли Колосса как свои собственные. Коул-цзен никогда не просил меня сделать то или иное и никогда не спрашивал: «Дору-цзен, что мне делать?» Я всегда знал его цель еще до того, как он определял ее сам для себя. Если он говорил: «Нужно захватить этот город», я понимал, что это означает нарушить морские коммуникации. Если он говорил: «Нужно поговорить с тем-то и тем-то», я знал, что он имеет в виду подкупить их, и делал соответствующие приготовления. Я делал то, о чем Коулу-цзену не было надобности просить. Понимаешь, Шаэ-се?
– Нет.
– Коул-цзен сделал в жизни всего несколько ошибок, о которых сожалел. Когда они с Айтом были партнерами, Люди Горы были сильны, достаточно сильны, чтобы освободить страну! Ты родилась уже после войны, Шаэ-се, и не можешь понять, что это значит. Это мир, а не война разделили нас на кланы, превратили в соперников за территории, бизнес и нефрит. У твоего деда сердце разрывалось от того, что они с Айтом оставят после себя в наследство одни раздоры. Я пытался это исправить, как он того хотел. Пытался снова объединить кланы.
– Покрывая Горных, пока они добывали нефрит за нашей спиной? Сотрудничая с их Шелестом и продавая нас? Я просмотрела записи КНА и Казначейства. Ты набивал себе карманы.
– Зачем мне деньги, в моем-то возрасте? – Его вытянутое лицо презрительно сморщилось. – Дочь Айта хотела объединить кланы. Хотела сделать это мирно, а если нет – то силой. Она сильнее, амбициознее и умнее Лана – да простят меня небеса за эти слова. Я много раз пытался уговорить его начать переговоры о слиянии, но он отказался даже думать об этом. В одно ухо ему нашептывала гордость, а в другое этот волк Хило.
Голос Дору угасал, как будто его покидала энергия.
– Я согласился закрыть глаза на деятельность Горных на рудниках – за деньги, и эти деньги я вкладывал в клан. Я усиливал наши позиции в тех отраслях, где мы сильны – в строительстве, недвижимости, туризме – и начал сокращать те сферы, где преимущество у Горных – азартные игры, машиностроение и торговлю. Они богатели и становились более могущественными, но и мы не отставали, как два кусочка мозаики. И тогда Лан бы понял, что слияние – единственное мирное и разумное решение.
Шаэ закрыла глаза на долгое мгновение.
– Ты знал, что они попытаются убить Хило? Что убьют Лана?
Голова Дору дернулась на диванной подушке.
– Нет, Лана – нет, да узнают его боги. Насчет Хило я ничего не мог поделать. Он все время стоял на пути, возвращал компании и заведения, которые я сдал Горным, очерчивал границы и провоцировал стычки. Ты же знаешь, Кулаки – как акулы, достаточно капли крови в воде, и они уже приходят в бешенство. Уличная вражда полыхала как пожар, Горные начали выходить из себя. Я знал, что они захотят устранить Хило. Я знал это, но ничего не сделал и промолчал. И потому не удивлен, что скоро Хило отправит меня на смерть.
Когда Шаэ посмотрела на покрытую пятнами пергаментную кожу его рук и шеи, она вспомнила свою подругу Пайю, с которой не разговаривала много лет. Но помнила Шаэ не то, как Пайя любила музыку, не ее знания математики или талант к легкости. Ее до сих пор терзал только шок от десятка мерзких фотографий, рассыпавшихся из конверта. Шаэ не стала гадать, что еще могла бы обнаружить, если бы пошарила в этом захламленном доме.
Дору присутствовал рядом с семьей Коулов, сколько себя помнила Шаэ, внуки Факела считали его дядей, но он не единожды злоупотребил своим положением Шелеста, даже до того, как начал тайно гадить Лану. Какую бы жалость она сейчас к нему ни испытывала, Шаэ не могла не согласиться с тем, что наверняка сказал бы Хило: «Он пошел против клана. Шелест не должен идти против Колосса. Он должен умереть, с этим ничего уже не поделать».
Вот разве что Хило до сих пор не отдал приказ о казни Дору. Он был беспощаден к врагам, но мягок к членам семьи. Шаэ подозревала, что Хило откладывает решение, не желая, чтобы оно стало его первым на посту Колосса. Но теперь, когда похороны Лана позади, это произойдет скоро. Может, даже сегодня или завтра.
Шаэ приняла решение. Она собрала все слова, которые давно уже хотела высказать, и придвинулась на край кресла.
– Ты мне отвратителен, дядя Дору. И нет нужды объяснять причину. По-моему, ты живешь уже слишком долго, под защитой дедушкиной дружбы, что бы ты ни сделал. Лично я по тебе плакать не стала бы, но спасу тебя от казни, если ты поможешь дедушке. – Она помолчала. – Он все время сидит у себя в комнате. На похоронах он выглядел так болезненно, а с тех пор почти не разговаривает. А когда говорит, то спрашивает о тебе.
Дору откинул голову на спинку дивана, но по-прежнему слушал. Его глаза двигались под веками, а горло дергалось, когда он глотал.
– Его разум угасает, – сказала Шаэ. – Врачи говорят, что ему нужны рядом знакомые люди и привычная рутина. Если ты будешь играть с ним в шахматы и пить чай по утрам, как обычно, то это принесет ему облегчение. Если ты поклянешься больше не заниматься делами клана, я поговорю с Хило. Уговорю его сохранить тебе жизнь, если ты поможешь дедушке в конце его дней, когда он в тебе нуждается.
Она подозревала, что придется выдержать схватку с Хило, чтобы этого добиться, а они ведь только начали работать вместе. Но Шаэ была к этому готова. Иначе она потеряет деда, как потеряла Лана. Всем внимательным членам клана, подошедшим вчера на похоронах почтить Хило как нового Колосса, было ясно, что воля к жизни Коула Сена быстро угасает, даже быстрее, чем его нефритовая аура, пока он постепенно расстается с камнями, которые завоевал за многие десятилетия.
У Шаэ разрывалось сердце, оттого что последние несколько лет, когда дедушка был еще здоров, она провела в далекой стране, а теперь остались только редкие проблески ясного ума, мимолетные, как тропический ливень. Дед любил ее больше всех остальных внуков и так хотел, чтобы она вернулась в клан, а сейчас, когда она вернулась, даже не осознавал этого. Шаэ могла с этим смириться, но не была готова его отпустить, смотреть, как его тело усыхает в раковине, а разум рассыпается, как пыль.
– Я хочу сделать так, как будет лучше для дедушки, – сказала она Дору. – Это важнее, чем правосудие. Ты согласен, дядя?
Дору поднял голову с дивана. Она качнулась, как будто была слишком тяжелой для шеи. Глаза Дору запали, но по-прежнему сверкали, словно темный мрамор.
– Я всегда делаю то, что нужно Коулу-цзену.
– Мы скажем дедушке, что у тебя проблемы со здоровьем – ранние симптомы Зуда. Поэтому ты не носишь нефрит. Ты будешь под охраной, и тебе запрещено обсуждать дела клана. Только так, и если ты нарушишь правила, то во второй раз я не смогу защитить тебя от Хило.
– Я больше не могу поклясться на нефрите, – с горькой иронией сказал Дору, – но даю слово. Я знаю свое положение, Шаэ-се. Я как мог старался добиться лучшего исхода для всех нас, но не сумел. Лан погиб, а Хило стал Колоссом. Я жив лишь благодаря его милосердию, и твоему, как я понимаю, и если я просто смогу находиться рядом с Коулом-цзеном, пока у нас еще есть время, то этого более чем достаточно. Тебе нет нужды из-за меня беспокоиться.
