Внизу, в одной из передних кают, на двухэтажной койке на подушках лежала, глядя в иллюминатор, оболочка Сильви Осимы. Во время спринта вдоль берега с зигзагами и петлями до самого Эльтеведтема и последовавших дней в укрытии она спала, проснувшись только во время двух припадков бредовой паники, выкрикивая машинный код. Когда Бразилия отрывался от штурвала и наблюдения за радаром, он кормил ее дермальными питательными пластырями и подкожными коктейлями. Остальное довершала внутривенная капельница. Похоже, все это сказывалось. Румянец на лихорадочных щеках поблек, дыхание стало более явным. Лицо по-прежнему оставалось болезненно-бледным, но теперь хотя бы смотрело с осмысленным выражением, а длинный тонкий шрам на скуле, похоже, залечивался. Женщина, которая верила, что она Надя Макита, посмотрела на меня из глаз оболочки и слабо улыбнулась ее губами.
– Здравствуй, Микки Судьба.
– Здравствуй.
– Я бы встала, но мне не советовали, – она кивнула на кресло, встроенное в одну из стен каюты. – Может, ты присядешь?
– Мне и так хорошо.
Миг она всматривалась в меня пристальней, возможно, оценивая. В том, как она это делала, виделся намек на Сильви Осиму – достаточный, чтобы внутри меня что-то скрутилось. Затем, когда она заговорила и лицо переменилось, все пропало.
– Как я поняла, нам скоро придется уходить, – сказала она тихо. – Пешком.
– Возможно. Я бы сказал, у нас есть еще пара дней, но в итоге все зависит от удачи. Вчера вечером здесь уже был воздушный патруль. Мы его слышали, но он не подходил близко и не заметил нас, потому что они не могут брать на борт технику, чтобы сканировать на предмет теплового излучения или электронной активности.
– А, значит, хотя бы это не изменилось.
– Орбитальники? – я кивнул. – Да, они работают по тем же параметрам, когда тебя…
Я осекся. Повел рукой.
– Как всегда.
Снова долгий оценивающий взгляд. Я смотрел в ответ пустыми глазами.
– Расскажи, – наконец сказала она. – Сколько прошло. В смысле, после Отчуждения.
Я помялся. Это было похоже на шаг через порог.
– Прошу. Мне нужно знать.
– Почти три сотни лет, по местному, – я снова повел рукой. – Триста двадцать, если точнее.
Мне не нужна была тренировка чрезвычайного посланника, чтобы прочитать то, что было в ее глазах.
– Так долго, – пробормотала она.
Жизнь – она как море. Вокруг гуляют трехлунные волны, и если пропустишь хоть одну, то она оторвет тебя от всех и всего, что тебе дорого.
Доморощенная морская философия Джапаридзе. Но вгрызалась она глубоко. Хоть ты головорез из Семипроцентных Ангелов, хоть тяжеловес из семейства Харланов – кое-что на всех людях оставляет одинаковые следы от зубов. Хоть ты гребаная Куэллкрист Фальконер.
Или нет, напомнил я себе.
Полегче с ней.
– Ты не знала? – спросил я.
Она покачала головой.
– Не знаю, мне это снилось. Кажется, я понимала, что прошло много времени. Кажется, мне говорили.
– Кто говорил?
– Я… – она остановилась. Чуть подняла руки от кровати и бессильно опустила. – Не знаю. Не помню.
Она сложила руки в слабые кулаки.
– Триста двадцать лет, – прошептала она.
– Да.
Она лежала, какое-то время сживаясь с мыслью. Корпус ласкали волны. Я обнаружил, что вопреки себе сел в кресло.
– Я звала тебя, – сказала она неожиданно.
– Ага. Торопись, торопись. Я получил сообщение. А потом перестала звать. Почему?
Вопрос как будто поставил ее в тупик. Глаза расширились, затем взгляд снова провалился сам в себя.
– Не знаю. Я знала, – она прочистила горло. – Нет, она знала, что ты за мной придешь. За ней. За нами. Она мне сказала.
Я наклонился вперед.
– Сильви Осима сказала? Где она?
– Здесь. Где-то здесь.
Женщина на койке закрыла глаза. Минуту или около того мне казалось, что она уснула. Я бы ушел из каюты, поднялся на палубу, но там мне делать было нечего. Затем ее глаза вдруг снова раскрылись, и она кивнула, словно ей на ухо только что что-то подтвердили.
– Там… – она сглотнула. – Пространство. Как тюрьма прошлого тысячелетия. Ряды камер. Галереи и коридоры. Там те, кого она, по ее словам, поймала, как ловят боттлбэков на чартерной яхте. Или поймала как болезнь? Это, все это сливается. Я понятно объясняю?
Я подумал о командном ПО. Вспомнил слова Сильви Осимы на переправе в Драву.
…интерактивные коды миминтов с функцией самовоспроизведения, автоматические хакерские системы вторжения, личности-конструкты, мусор от передач – что угодно. Я должна все это сдерживать, просеивать, использовать и не давать утечь в нашу сеть. Этим я занимаюсь. Снова и снова. И какую прочистку потом ни купишь, что-то все равно остается. Неубиваемые остатки кода, осадок. Призраки. Там, за моими экранами, есть такое, о чем даже думать не хочется.
Я кивнул. Задумался, чего может стоить побег из этой тюрьмы. Каким человеком – или существом – нужно для этого быть.
Призраком.
– Да, я понимаю, – и дальше, не успев оборвать себя. – Так вот откуда ты, Надя? Она тебя поймала?
По истощенным чертам скользнул краткий ужас.
– Григорий, – прошептала она. – Там есть что-то, что говорит, как Григорий.
– Какой Григорий?
– Григорий Исии, – все еще шепотом. Затем ужас от увиденного внутри себя пропал, стерся, и она буравила взглядом меня. – Ты не веришь, что я настоящая, Микки Судьба?
На задворках разума зашевелилась нервозность. Откуда-то из пучин памяти до Корпуса всплыло имя «Григорий Исии». Я уставился в ответ на женщину на кровати.
Полегче с ней.
Да ну нахер.
Я встал.
– Я не знаю, что ты такое. Но одно могу сказать точно – ты не Надя Макита. Надя Макита мертва.
– Да, – тонким голосом ответила она. – Это я вполне поняла. Но, очевидно, перед смертью она сделала и спрятала бэкап, потому что вот она я.
Я покачал головой.
– Нет, это не так. Тебя нет ни в каком возможном смысле. Надя Макита погибла, испарилась. И нет никаких свидетельств, что существует копия. Никаких технических объяснений, как копия могла попасть в командный софт Сильви Осимы, если она вообще существовала. На самом деле нет никаких свидетельств, что ты что-то большее, чем искусственная псевдоличность.
– Наверное, уже хватит, Так, – в каюту неожиданно вошел Бразилия. Его лицо было недружелюбным. – На этом и закончим.
