– Ага.
Может, она что-то услышала в моем голосе. Снова оглянулась на меня, и ее выражение стало несчастным от сдерживаемого гнева.
– Ну все, Ковач. Говори, твою мать. Как бы поступил ты?
Я посмотрел на нее и увидел боль и ужас. Отвернулся, вдруг устыдившись.
– Не знаю, – тихо сказал я. – Ты права, меня там не было.
И тогда, словно я дал ей то, чего она ждала, она повернулась и ушла.
Оставила меня одного на мостике глядеть, как на меня с безжалостной скоростью несется океан.
Глава тридцать седьмая
Погодные системы в Кошутском заливе, пока нас не было, улеглись. Побившись больше недели о восточные берега, шторм срезал через северный конец Вчиры и убрел прочь в южный океан Нуримоно, где, как все полагали, рано или поздно умрет в холодных водах по дороге к полюсу. В установившемся покое морское движение внезапно взорвалось – все старались наверстать. «Флирт с ангельским огнем» ворвался в суету, как уличный дилер, которого загнали в людный торговый центр. Он огляделся, пристроился к боку ползущего урбоплота «Картины плывущего мира» и мирно пришвартовался в дешевом конце его дока по правому борту, когда солнце только размазалось по западному горизонту.
Сосеки Кой встретил нас под кранами.
Я заметил его обрисованный закатом силуэт с борта охотника и поднял в приветствии руку. Он не ответил. Когда мы с Бразилией сошли и приблизились, я увидел, как он изменился. Теперь на его морщинистом лице была целеустремленность с огнем в глазах – блеском, который мог быть и слезами, и закаленной яростью, пока было трудно сказать точно.
– Трес? – спросил он тихо. Бразилия ткнул большим пальцем на охотника на скатов.
– Еще залечивается. Мы оставили ее с… С ней.
– Понял. Хорошо.
Рубленые слова упали в тишину. Вокруг хлопотал морской ветер, тянул за волосы, жег мою носоглотку солью. Сбоку я скорее почувствовал, чем увидел, как лицо Бразилии поджалось, как у человека, который хочет потрогать рану.
– Мы слышали новости, Сосеки. Кто из твоих выбрался?
Кой покачал головой.
– Немногие. Видаура. Аото. Собески.
– Мари Адо?
Он закрыл глаза.
– Мне жаль, Джек.
По сходням спустился шкипер охотника с парой корабельных офицеров, с которыми я познакомился достаточно хорошо, чтобы кивать в коридорах. Кой, похоже, знал всех – они обменялись грубыми хватаниями за плечи и быстрым запутанным стрип-япом, затем шкипер хмыкнул и ушел к башне портового управления с остальными. Кой повернулся к нам.
– Они задержатся на приколе для ремонта гравсистемы. По левому борту стоит еще один загонщик скатов, они старые друзья. Завтра они купят у него свежую добычу, чтобы увезти в Ньюпест, для вида. Мы тем временем уйдем отсюда на рассвете на одном из контрабандистских скиммеров Шегешвара. Это больше всего похоже на исчезновение из того, что мы смогли устроить.
Я избегал взгляда в лицо Бразилии. Мои глаза блуждали по надстройке урбоплота, напоминающей город. В основном я наслаждался эгоистичным облегчением от того, что Вирджиния Видаура фигурировала в списке выживших, но внутренний чрезвычайный посланник тем не менее замечал вечерний поток людей, возможные точки обзора для наблюдателей или снайперов.
– Мы можем им доверять?
Кой кивнул. Казалось, он рад погрузиться в технические детали.
– Подавляющему большинству – да. «Картины» построены в Драве; большинство акционеров на борту – потомки первых владельцев кооператива. Культура в основном склоняется в сторону куэллизма, а это подразумевает желание помогать друг другу, но не лезть в чужое дело, если не просят.
– Да? Звучит довольно утопично. А как насчет обычной команды?
Взгляд Коя заострился.
– У «Картин» своя репутация, как и у всех плотов. Обычная команда и иммигранты знают, на что подписываются. Те, кому здесь не нравится, не остаются. Их фильтрует культура.
Бразилия прочистил горло.
– Сколько из них знает, что происходит?
– Знает, что мы здесь? Человек десять. Знает, почему мы здесь? Двое, оба из Черных бригад, – Кой ищущим взглядом осмотрел охотника на скатов. – Оба захотят присутствовать на Опознании. На нижних кормовых у нас явочная квартира, где можно провести его.
– Кой, – я встал в его поле зрения. – Сперва нужно поговорить. Ты кое-что должен знать.
Он долго всматривался в меня с нечитаемым морщинистым лицом. Но в его глазах был голод, который, я знал, мне не преодолеть.
– Это подождет, – сказал он мне. – Наша главная задача – подтвердить Ее личность. Буду признателен, если никто из вас не будет называть меня по имени, пока мы не закончим.
– Опознать, – сказал я резко. Слышная большая буква в начале «Ее» начинала меня бесить. – Ты хотел сказать – Опознать, да, Кой?
Его взгляд скользнул мне за плечо, обратно на бок охотника.
– Да, это я и хотел сказать, – ответил он.
* * *
О корнях куэллизма в низших классах наговорили много, особенно за века с тех пор, как главный его архитектор умерла и удобным образом оказалась вне плоскости политических дебатов. Тот факт, что Куэллкрист Фальконер решила опираться именно на беднейшие слои рабочих Харлана, привел большинство неокуэллистов к любопытной уверенности, что во время Отчуждения набирать руководство предполагалось исключительно из этих слоев. То, что сама Надя Макита была представителем относительно привилегированного среднего класса, аккуратно замалчивалось, а поскольку она так и не получила политическую должность, главный вопрос «кто будет заправлять, когда все уляжется», так и не встал. Но живучее убеждение в сердце современной куэллистской мысли осталось, и привлекать к этому внимание в неокуэллистской компании считается невежливым.
Так что я промолчал по поводу того, что явка на нижних кормовых «Картин плывущего мира», очевидно, не принадлежала мужчине и женщине из Черных бригад с элегантными манерами, которые нас там ждали. Нижние кормовые – самые дешевые и суровые места на любом урбоплоте или морской фабрике, и никто не поселится там по доброй воле. Я чувствовал, как усиливается вибрация от двигателей «Плывущего мира», когда мы спускались в люки от более предпочтительного жилья на уровнях надстройки на корме, а когда мы вошли в квартиру, от гула уже было никуда не деться. Простая мебель, поцарапанные и побитые стены, минимум украшений четко говорили, что тот, кто здесь квартировался, много времени дома не проводил.
– Прошу прощения за обстановку, – сказала женщина учтиво, впустив нас в апартаменты. – Это только на одну ночь. Двигатели близко, поэтому прослушать нас практически невозможно.
Ее напарник провел всех к стульям вокруг дешевого пластикового стола с напитками. Чай в разогретом чайнике, разные суши. Очень формально. Пока мы усаживались, он говорил.
