Я увидел его ближе к другому берегу, упавшего в быстрый поток примерно метровой глубины. Усиленное зрение показало мне Ядвигу и Лазло, скучковавшихся у подветренной стороны развалины, и каракури, ползающих по берегу, но мнущихся и как будто не веривших, что справятся с течением реки. Парочка запрыгнула на корпус танка, но не удержалась. Ядвига стреляла с одной руки почти вслепую. Второй рукой она обхватила Лазло. На обоих была кровь.
Сотня метров – слишком далеко для эффективной стрельбы из осколочного бластера. Я вошел в реку, пока вода не достала до груди, но по-прежнему был слишком далеко. Поток пытался меня уронить.
– Да твою ж…
Я оттолкнулся и неуклюже поплыл, прижимая одной рукой «Ронин» к груди. Меня тут же потянуло течение.
– Бли-и-ин…
Вода морозила, заткнула легкие, не считаясь с потребностью дышать, кожа на лице и руках онемела. Течение казалось живым существом, настойчиво тянущим за ноги и плечи, пока я барахтался. Вес осколочного бластера и сумки с ультравибрационными минами пытался утянуть меня на дно.
И утянул.
Я замолотил руками по поверхности реки, хватая ртом воздух, но не успел вздохнуть, как опять ушел с головой.
Возьми себя в руки, Ковач.
Думай.
Возьми себя, твою мать, в руки.
Я рванулся к поверхности, заставил себя всплыть и наполнил легкие. Бросил взгляд на стремительно удаляющуюся развалину танка-паука. Затем позволил себя утащить вниз, потянулся ко дну и схватился.
Щетинки зацепились. Я нашел опору ногами, закрепился и пополз против течения по дну.
Это занимало больше времени, чем хотелось бы.
Местами камни, за которые я хватался, были мелкими или незакрепленными, и они выворачивались из ила. В других местах не нащупывали опору ботинки. Каждый раз я терял секунды и метры, уносился назад. Раз чуть не лишился осколочного бластера. Несмотря на анаэробное улучшение, каждые три-четыре минуты я всплывал за воздухом.
Но добрался.
Через целую вечность хватания и скалолазания в кусачем, злом холоде я встал в воде по пояс, выбрел на берег и вылез из реки, тяжело дыша и отряхиваясь. Пару мгновений я мог только стоять на коленях и кашлять.
Растущий гул машины.
Я с трудом вскочил на ноги, пытаясь хоть как-то удержать осколочный бластер в трясущихся руках. Зубы стучали, будто жевательные мышцы закоротило.
– Микки.
Орр, верхом на одном из жуков, с собственным длинноствольным «Ронином» в поднятой руке. Голый по пояс, с еще не заросшими раструбами от выстрелов на правой стороне груди, вокруг которых дрожал от жара воздух. На лице – остатки стелс-полимера и как будто горелой пыли. Из порезов от ударов каракури на груди и левой руке несильно текла кровь.
Он остановил жука и в шоке уставился на меня.
– Какого хрена с тобой случилось? Я тебя везде обыскался.
– Я, я, я, кара, кара, кара…
Он кивнул.
– Разобрались. Яд и Ки подчищают. Пауки тоже готовы, оба.
– А С-с-с-сильви?
Он отвернулся.
Глава десятая
– Как она?
Киёка пожала плечами. Натянула согревающее одеяло до шеи Сильви и стерла биосалфеткой пот с лица командной головы.
– Трудно сказать. Жар сильный, но после такой встречи это дело обычное. Больше меня беспокоит вот что.
Большой палец ткнул в медицинские мониторы у койки. На одном из приборов поднималось инфополе голо-дисплея, пронизанное фиолетовыми цветами и движением. В одном углу узнавалась грубая схема электрической активности человеческого мозга.
– Это командный софт?
– Да, – Киёка показала на экран. У кончика ее пальца бесились алый, оранжевый и ярко-серый цвета. – Это основная сцепка мозга с командной сетью. А также это место, где сидит система аварийной расцепки.
Я посмотрел на разноцветное мельтешение.
– Много активности.
– Да, слишком. После дела эта зона должна быть черной или синей. Система накачивает анальгетики, чтобы снизить отек в нервных путях, и сцепка на время практически отключается. Обычно Сильви просто спит и встает как новенькая. Но это, – она пожала плечами. – Ничего подобного я раньше не видела.
Я сел на краю кровати и всмотрелся в лицо командной головы. В баббл-тенте было тепло, но я все еще чувствовал холод в костях после реки.
– Что сегодня пошло не так, Ки?
Она покачала головой.
– Не знаю. Если попытаться угадать – наверно, мы наткнулись на антивирь, который уже знал наши системы проникновения.
– В софте трехсотлетней давности? Да ладно.
– Сама понимаю.
– Говорят, они эволюционируют, – в дверях стоял Лазло, с бледным лицом, перевязанной рукой там, где его до кости порезал каракури. За ним склонялся к темноте день Нового Хока. – Пошли вразнос. Мы же здесь как раз из-за этого. Чтобы положить этому конец. Понимаешь, у правительства был совершенно секретный проект по выведению ИскИна…
Киёка зашипела сквозь зубы.
– Не сейчас, Лаз. Чтоб тебя. Не кажется, что нам и так есть из-за чего переживать?
– …и он вышел из-под контроля. Вот о чем надо переживать, Ки. Сейчас. – Лазло вошел в баббл, показывая на инфополе. – Это софт из черной клиники, и он разъест Сильви мозг, если мы не найдем к нему чертеж. А это так себе новости, потому что создатели – аж в сраном Миллспорте.
– А ты, – заорала Киёка, – несешь бред!
– Хой! – к моему удивлению, они оба заткнулись и посмотрели на меня. – Э-э, слушайте. Лаз. Я не представляю, чтобы даже эволюционировавшее ПО так легко узнало именно нашу систему. В смысле, какова вероятность?
– Потому что это одни и те же люди, Мик. Ну подумай. Кто пишет для деКома? Кто разработал всю программу деКома? И кто по самое не балуй влез в разработку тайного черного нанотеха? Гребаная администрация Мексека, вот кто, – Лазло развел руками, устало взглянул на меня. – Знаешь, сколько было рапортов, сколько я знаю людей, со сколькими лично говорил, кто видел миминтов, для которых в архиве нет никаких описаний? Весь этот континент – эксперимент, чувак, а люди в нем – крысы. И наш шкипер заблудилась в лабиринте.
Еще движение у дверей – Орр и Ядвига пришли посмотреть, что у нас за крики. Великан покачал головой.
– Лаз, тебе реально пора купить себе черепашью ферму в Ньюпесте, о которой ты рассказывал. Забаррикадируйся и разговаривай с яйцами.
– Иди в жопу, Орр.
– Сам иди, Лаз. Это же серьезно.
– Она не лучше, Ки? – Ядвига подошла к монитору и положила руку на плечо Киёки. Как и моя, ее новая оболочка росла на стандартной харланской основе. Смешанное славянское и японское происхождение обусловило дико прекрасные скулы, веко-носовые складки у бледно-нефритовых глаз и широкий разрез рта. Требования боевого биотеха придали телу спортивное и мускулистое сложение, но оригинальные гены сделали его на удивление изящным. Цвет кожи – коричневый, но выцветший из-за резервуара и пяти недель паршивой погоды Нового Хока.
