– Раскопка?
Она появилась на другом конце стола с волнением в воздухе. Как всегда, идеальная, незатронутая событиями последних двух часов.
– Профессор Судьба?
– Ты сказала, у тебя осталась запись того, что здесь случилось? Это касается всего лагеря?
– Да, ввод и вывод работают на одной и той же системе обработки изображений. В лагере на каждые восемь кубических метров пространства предусмотрены микрокамеры. В комплексе марсиан запись иногда плохого…
– Это не важно. Покажи мне Ковача. Запись всего, что он делал и говорил. Включи в поле.
– Приступаю.
Я аккуратно положил «Рапсодию» и «Теббит» рядом с правой рукой.
– И, Раскопка? Если кто-то поднимется по тропе, сообщай мне немедленно.
* * *
Тело ему досталось хорошее.
Я искал в записи лучшие кадры; нашел, как нападавшие поднимались к хижине по горной тропе. Поставил на паузу и всмотрелся. У него была масса, что ожидаемо пригодится на поле боя, но и грация, походка и осанка, что больше напоминали о театре «Всего тела», чем о схватке. Лицо – гладкая смесь необычных для Харлана расовых вариантов. Значит, выращен на заказ. Внепланетные генетические коды. Загорелая кожа цвета затертого янтаря, глаза – пугающе голубые. Широкие выдающиеся скулы, большой рот с полными губами и длинные завивающиеся волосы, зачесанные назад статическим гребнем. Очень мило.
И очень дорого, даже для якудза.
Я подавил царапающее душу беспокойство и попросил Раскопку пройтись по нападавшим. Глаз зацепился еще за одного человека. Высокий и мощный, с волосами-радугой. Микрокамеры лагеря поймали крупный план глаз под стальными линзами и подкожные схемы на бледном угрюмом лице.
Антон.
Антон и, по крайней мере, пара тощих водомерок, которые шли перед ним по тропе с расхлябанной и синхронной координацией деКомовцев на операции. Одна из них – женщина, которой я отстрелил ногу в крепости. Еще двое – нет, трое, даже больше – шли за командной головой, явно отличаясь от остальной группы, если искать тот самый характерный разбросанный, но организованный строй.
Где-то во мне серый упадок духа приготовился к всплывающим воспоминаниям.
Антон и Банда Черепа.
Ковач притащил с собой гончих с Нового Хока.
Я вспомнил сумятицу перестрелки в хижинах и крепости, и все встало на свои места. Куча боевиков якудза и команда деКомовцев смешались и лезли друг другу под ноги. Паршивая логистика для чрезвычайного посланника. В его возрасте я бы не допустил такую ошибку.
О чем ты? Ты только что допустил эту ошибку в его возрасте. Это же ты и есть.
По спине пробежала слабая дрожь.
– Раскопка, снова включи спальню. Где ее уводят. Поле подскочило и заволновалось. Женщина со спутанными гиперволосами моргнула и проснулась среди скомканных простыней. Ее разбудил грохот стрельбы снаружи. Глаза округляются, когда она понимает, что происходит. Затем дверь распахивается и комнату заполняют плечистые мужики, потрясают железом и орут. Когда они увидели, кого захватили, крики разрядились до смешков. Оружие убрали, кто-то потянулся к ней. Она ударила в лицо. Вспыхнула и угасла короткая схватка – ее скоростные рефлексы сдались под перевесом в количестве. Сорвали простыни, нанесли эффективные обезвреживающие удары по бедру и солнечному сплетению. Пока она сипела на полу, один лыбящийся громила схватил ее за грудь, пошуровал между ног и подвигал над ней тазом ради шутки. Пара его приятелей засмеялась.
Я видел это уже второй раз. И все же гнев разгорелся во мне, как пламя. В ладонях проснулись и вспотели гекконовые щетинки.
В дверях появился второй боевик, увидел, что происходит, и яростно завопил на японском. Громила отскочил от женщины на полу. Нервно поклонился, извинился, заикаясь. Новоприбывший подошел ближе и три раза с оглушающей силой отвесил ему пощечины. Боевик вжался в стену. Новые крики из новоприбывшего. Среди самых цветастых выражений, что я слышал на японском, он велел принести пленнице одежду.
Когда с охоты вернулся Ковач, ее уже одели и усадили на стуле в центре основного жилого пространства хижины. Ее руки покоились на коленях, запястья были крепко связаны фиксирующей наклейкой, невидной глазу. Якудза стояли на почтительном расстоянии от нее, не убирая оружия. Неудавшийся романтик дулся в углу безоружный – одна половина рта распухла, верхняя губа разбита. Глаза Ковача засекли ущерб, он повернулся к боевику сбоку от него. Тихий обмен репликами, который микрокамеры без усиления передать не могли. Он кивнул, снова посмотрел на женщину перед собой. Я видел в его осанке интересную нерешительность.
Затем он повернулся к двери в хижину.
– Антон, зайдешь?
В комнате появился командная голова Банды Черепа. Когда женщина его увидела, ее рот перекосился.
– Продажный кусок говна.
Губы Антона искривились, но он промолчал.
– Насколько я понимаю, вы знакомы, – но в голосе Ковача оставалась слабая вопросительная интонация, и он по-прежнему наблюдал за женщиной.
Сильви перевела взгляд на него.
– Да, я знаю эту сволочь. И? Ты тут при чем, дебил? Он уставился на нее, и я напрягся, сидя на стуле. Такого я никогда не видел и не знал, что он сделает. Как бы я поступил в его возрасте? Нет, к черту. Что бы я хотел сделать в его возрасте? Разум пронесся по утрамбованным десятилетиям насилия и ярости, пытаясь предугадать развитие событий.
Но он только улыбнулся.
– Нет, госпожа Осима. Я тут больше ни при чем. Вы лишь посылка, которую мне и членам моей команды нужно доставить в сохранности, не более того.
Кто-то что-то пробормотал; кто-то еще хохотнул. Все еще выкрученный на полную, нейрохимический слух уловил грубую шутку про члены. В инфополе молодой я замолчал. Его глаза перебежали на человека с разбитой губой.
– Ты. Иди сюда.
Боевику не хотелось. Это было видно по его позе. Но он якудза, а для них важнее всего лицо. Он выпрямился, встретил взгляд Ковача и шагнул вперед с оскалом из заостренных зубов. Ковач смерил его с нейтральным выражением лица и кивнул.
– Покажи правую руку.
Якудза наклонил голову набок, по-прежнему не спуская взгляда с глаз Ковача. Жест чистого высокомерия. Он поднял руку с вытянутыми пальцами, она небрежно повисла. Он снова наклонил голову, в другую сторону, по-прежнему буравя взглядом глаза этого поганого тани.
Ковач двигался, как разорванный трос на траулере. Он схватил протянутую руку у запястья и вывернул вниз, блокируя телом все возможные реакции. Вытянул схваченную ладонь, и над захватом появилась его вторая рука с бластером. Вспыхнул и зашипел луч.
Боевик взвизгнул, когда его рука вспыхнула. Бластер наверняка приглушили – большинство лучевых пушек срезали бы конечность начисто, испарили бы все, что попадет в луч. Этот всего лишь сжег кожу и мясо до кости и сухожилий. Ковач подержал человека еще немного, затем отпустил с ударом локтем по голове на прощание. Боевик повалился на пол с обугленной рукой, зажатой под мышкой, и заметно потемневшими штанами. Он плакал навзрыд.
