Шегешвар кивнул, будто другого и не ожидал. Посмотрел на стол между нами.
– Это старый долг, – сказал он тихо. – И сомнительный.
– Тогда ты так не думал.
Это было слишком давно, чтобы легко восстановить в памяти. До подготовки чрезвычайных посланников, из тех времен, когда события с течением десятилетий размываются. Лучше всего я помню вонь в подворотне. Щелочной осадок из фабрики переработки белаводорослей и слитое масло из гидравлических систем компрессионных баков. Матерщину дилера и блеск остроги для боттлбэков, которой он прорезал влажный воздух в мою сторону. Остальные сбежали, их юный бандитский задор легко испарился в ужасе, как только появился полированный стальной крюк и распорол ногу Радула Шегешвара от колена до бедра. Умчались с криками в ночь, как изгнанные духи, бросив Радула волочиться, поскуливая, вслед за ними, оставив меня, шестнадцатилетку, против стали с пустыми руками.
«Иди сюда, прыщ, – дилер улыбался мне во мраке, почти сюсюкал, надвигаясь и отрезая выход. – Кинуть меня пытался, да. На моей территории. Я тебя вскрою и скормлю тебе твои же кишки, дружочек».
И впервые в жизни я осознал с ощущением, напомнившим холодные руки на юной шее, что я вижу перед собой человека, который меня убьет, если я его не остановлю.
Не изобьет, как отец, не порежет, как бестолковая шпана из вражеской банды, с которыми мы ежедневно забивали стрелки на улицах Ньюпеста. Убьет. Убьет, и наверняка вырвет мой стек и выкинет в гнилые воды гавани, где он и пробудет дольше жизни любого, кого я знал или любил. Этот образ, этот ужас перед одиночеством в ядовитой воде и толкнули меня вперед, заставили просчитать взмах заостренной стали и ударить, когда он потерял равновесие после промаха, опустив острогу.
И мы оба покатились в дряни, хламе и едкой вони отбросов фабрики, и я дрался с ним за острогу.
И отнял.
Размахнулся и скорее благодаря удаче, чем расчету, распотрошил ему брюхо.
Боевой дух хлынул из него, как вода, в сток. Он громко забулькал, выпучив глаза и уставившись на меня. Я выпучился в ответ, ярость и страх все еще колотились в венах на висках, все химические клапаны в теле были открыты на полную. Я едва ли осознавал, что только что сделал. Затем он осел в кучу мусора. Опустился, словно на любимое кресло. Я с трудом поднялся с колен, пока с лица и волос стекала щелочная слизь, все еще не отрываясь от его взгляда, все еще вцепившись в древко остроги. Он хлопал губами, горло издавало хлюпающие, отчаянные звуки. Я опустил взгляд и увидел, что его кишки все еще намотаны на крюк в моих руках.
Меня охватил шок. Рука судорожно раскрылась, и крюк выпал. Я отшатнулся, брызнув рвотой. Его слабые мольбы заглушил хриплый кашель из моего горла, пока я опустошал желудок. К вони подворотни присоединился жаркий и громкий запах свежей блевоты. Я содрогнулся и повалился в грязь.
Думаю, он все еще был жив, когда я снова поднялся на ноги и пошел помочь Шегешвару. Звуки, что издавал дилер, следовали за мной всю дорогу из подворотни, а новости на следующий день сообщили, что он истек кровью ближе к рассвету. С другой стороны, те же самые звуки преследовали меня еще многие недели, когда бы я не оказывался в такой тишине, что мог слышать свои мысли. Большую часть следующего года я часто просыпался с забитыми ими ушами.
Я отвернулся от этого воспоминания. Перед глазами оказались стеклянные панели терминала. За столом напротив за мной пристально наблюдал Шегешвар. Может, тоже вспоминал. Он скривился.
– И тебе кажется, у меня нет права злиться? Ты исчез на девять недель, ни единой весточки, пока я сидел с твоим говном и выглядел дурак дураком в глазах других гайдуков. А теперь просишь изменить планы? Знаешь, что я делаю с теми, кто смеет так борзеть?
Я кивнул. С мрачным юмором вспомнил собственный гнев на Плекса пару месяцев назад, пока истекал жидкостями синтетического тела в Текитомуре.
Нам, э-э, придется изменить планы, Так.
Мне хотелось убить его только за то, что он такое сказал.
– Думаешь, тридцать процентов – несправедливо? Я вздохнул.
– Рад, ты гангстер, а я… – я махнул рукой, – не лучше. Сомневаюсь, что мы оба много понимаем в том, что справедливо, а что нет. Делай как знаешь. Я найду деньги.
– Ладно, – он все еще смотрел на меня. – Двадцать процентов. Это отвечает твоему пониманию коммерческих приличий?
Я покачал головой, промолчал. Покопался в карманах в поисках стеков памяти, сжал кулак и наклонился с ними.
– Вот. Ты пришел за этим. Четыре рыбки. Делай с ними, что хочешь.
Он оттолкнул мою руку и зло ткнул пальцем в лицо.
– Нет, друг мой. Я буду делать с ними то, что ты хочешь. Я только предоставляю тебе услугу, и не смей, сука, об этом забывать. И я сказал – двадцать процентов. Что, справедливо?
Решение выкристаллизовалось из ниоткуда, быстро, как затрещина по затылку. Разбираясь позже, я так и не понял, что к нему привело, – только казалось, словно я опять слушаю голосок из темноты, который велит торопиться. Что это было похоже на внезапное покалывание пота на ладонях и ужас, что я опоздаю к чему-то действительно важному.
– Я сказал серьезно, Рад. Решать тебе. Если ты теряешь лицо среди приятелей-гайдуков – откажись. Я их выкину где-нибудь в Просторе, и мы закончим наш бизнес. Выставишь мне счет – я придумаю, как его оплатить.
Он всплеснул руками в жесте, который скопировал еще в нашей молодости с эксперий про гайдуков вроде «Друзей Ирени Козмы» и «Голосов вне закона». Трудно было не улыбнуться при этом. А может, меня теперь охватило чувство направления, наркотическая хватка принятого решения и его значимости. При важности момента голос Шегешвара оказался лишь жужжанием на окраинах насущных проблем. Я заглушал его.
– Ну ладно, нахрен. Пятнадцать процентов. Брось, Так. Это справедливо. Еще меньше – и меня свергнут собственные люди за бесхозяйственность. Пятнадцать процентов, идет?
Я пожал плечами и снова протянул сложенный кулак.
– Идет, пятнадцать процентов. Это еще нужно?
Он накрыл мой кулак ладонью, забрал стеки с классической уличной ловкостью рук и убрал в карман.
– С тобой тяжело торговаться, Так, – прорычал он. – Никто тебе не говорил?
– Это же комплимент, да?
Он снова зарычал, в этот раз без слов. Встал и отряхнул костюм, будто сидел в скирдовальном доке. Когда я встал за ним, человек в лохмотьях свернул к нам.
– Ветеран деКома, – бормотал он. – Поджарился во имя безопасного Нового Хока в новый век, отключал большие кооперативные кластеры. Не найдется…
– Нет, у меня денег нет, – сказал нетерпеливо Шегешвар. – Слушай, если хочешь, можешь допить кофе. Еще теплый.
Он поймал мой взгляд.
– Что? Я же бандит, нет? А ты чего ждал?