В дверях меньше чем в пяти метрах сбоку от нее замерла группа священников из высшей касты Нового откровения, холодно обозревая клиентуру. Должно быть, они заметили женщину в ту же секунду, как я заметил их.
– Вот говно поганое!
– Плекс, заткнись, – пробормотал я, стиснув зубы и почти не шевеля губами. – Они не знают меня в лицо.
– Но она же…
– Просто. Жди.
Духовно процветающая банда вошла в помещение. Девять человек. Карикатурные солидные бороды и выбритые черепа, лица мрачные и целеустремленные. Из них три старца – на тускло-охровые рясы накинуты черные, цвета евангелических избранников, на глазу, как повязки древних пиратов, биоприцелы. Они зафиксировались на женщине у стойки, пригнувшейся, как чайка, поймавшая ветер. Ее неприкрытые волосы, наверное, были маяком для провокации.
Искали они меня или нет, не имело значения. В цитадели я был в маске, в синтетике. Без сигнатуры.
Но, словно чума по всему Шафрановому архипелагу, капая на северные берега, как яд из разорванной паутинной медузы, – а теперь, как мне рассказывали, даже пуская корни в таких южных и далеких краях, как сам Миллспорт, – Рыцари Нового откровения разносили свое свежевозрожденное женоненавистничество с таким энтузиазмом, что ими бы гордились исламо-христианские предки с Земли. Женщина в одиночестве в баре – уже ничего хорошего, женщина простоволосая – совсем беда, но уж это…
– Плекс, – сказал я тихо. – Я тут подумал – все-таки убирайся отсюда подобру-поздорову.
– Слушай, Так…
Я выкрутил галлюциногенную гранату на максимальную задержку, активировал и мягко закатил под стол. Плекс услышал и издал тихий писк.
– Пошел, – сказал я.
Главный старец двинулся к стойке. Он стоял в полуметре от женщины, наверное, ожидая, что та падет ниц.
Она не обратила на него внимания. Если уж на то пошло, она не обращала внимания ни на что, кроме поверхности бара под руками и, как до меня дошло, лица, которое видела в отражении.
Я неторопливо поднялся.
– Это того не стоит. Так, ты чего. Ты не зна…
– Я сказал – пошел, Плекс, – теперь меня несло прямо туда – в собирающуюся на горизонте ярость, – как брошенный ялик на краю вихря. – На этом экране тебе играть не захочется, поверь.
Старцу надоело оставаться без внимания.
– Женщина, – рявкнул он. – Прикройся.
– А может, – проговорила она в ответ с хлесткой четкостью, – ты пойдешь в задницу и там будешь командовать?
Наступила почти комичная пауза. Ближайшие пьянчуги вокруг собрания вздрогнули, на их лицах было написано: «Она что, правда?..»
Где-то кто-то заржал.
Руку уже занесли. Заскорузлая, с широко расставленными пальцами ладонь, тыльная сторона которой должна была отбросить женщину от бара на пол съежившимся комочком. Но вместо этого…
Заклинившая неподвижность испарилась. Быстрее всего, что я видел со времен боев на Санкции IV. В глубине души я этого ожидал – и все же пропустил, что именно произошло. Она как будто мигнула, как в плохо смонтированной виртуальной реальности, увернулась и исчезла. Я надвинулся на отряд, боевая ярость уже сужала синтетическое зрение на целях. Краем глаза я видел, как она хватается за запястье старца. Слышал треск, когда рванула локоть. Он вскрикнул, вскинулся, но от тяжелого удара рухнул навзничь.
Вспышка оружия. Гром и жирная молния в полумраке у перил стойки. По комнате разнесло кровь и мозги. Супернагретые ошметки брызнули мне в лицо и обожгли.
Ошибка.
Она убила человека на полу, но забыла про остальных на решающие секунды. Ближайший священник накинулся, ударил силовым кастетом, и она упала в корчах на разорванный труп старца. Остальные окружили, пиная ее ботинками со стальными мысками под рясами цвета засохшей крови. Кто-то за столом зааплодировал.
Я протянул руку, задрал голову за бороду и перерезал горло под ней до самого позвоночника. Оттолкнул тело. Полоснул низко через рясу и почувствовал, как нож зарывается в плоть. Повернуть и выдернуть. На руку плеснула теплая кровь. «Теббит», очищаясь, сбрызнул капли. Я потянулся снова, как во сне. Хватать и тащить, держать и резать, пнуть в сторону. Остальные оборачивались, но они были не бойцы. Я рассек щеку до кости, распорол выброшенную ладонь от среднего пальца до запястья, отогнал их от женщины на полу, улыбаясь, – все время улыбаясь, как рифовый демон.
Сара.
Под руку подставилось брюхо с натянутой рясой. Я шагнул, и нож метнулся снизу вверх, словно расстегнув молнию. Я стоял, глядя распотрошенному человеку прямо в глаза. На меня уставилось морщинистое бородатое лицо. Я чувствовал его дыхание. Наши лица разделяло лишь несколько сантиметров как будто бы целые минуты, прежде чем в его глазах проявилось осознание того, что я сделал. Я рывком кивнул, почувствовал тик улыбки в сжатом уголке рта. Он отпрянул от меня с криком и вываливающимися кишками.
Сара…
– Это он!
Другой голос. Зрение очистилось, и я увидел человека, который держал раненую руку перед собой, словно какое-то неприличное доказательство веры. Ладонь алела сгустками, ближайшие к порезу кровеносные сосуды уже лопались.
– Это он! Чрезвычайный посланник! Грешник!
За моей спиной с мягким стуком рванула галлюциногенная граната.
* * *
В большинстве культур плохо относятся к убийству святых. Я не знал, на чью сторону склонится бар, полный просоленных моряков, – Харлан никогда не славился религиозным фанатизмом, но с тех пор, как меня не было, многое изменилось, и в основном к худшему. Цитадель, высившаяся над улицами Текитомуры, была только одной из многих, против которых я выходил за последние два года, и где бы к северу от Миллспорта я ни был, именно бедные и задавленные работой пополняли ряды верующих.
Лучше не рисковать.
Взрыв гранаты отбросил столик, словно капризный полтергейст, но он остался практически незамеченным в крови и ярости за стойкой. Прошло еще полдесятка секунд, прежде чем высвободившаяся молекулярная шрапнель попала в легкие, распалась и произвела эффект.
Крики заглушили агонию умирающих вокруг священников. Испуганные вопли, перемежаемые раскатистым смехом. Это сугубо индивидуальный опыт – стать жертвой Г-гранаты. Я видел, как мужчины отшатываются и отмахиваются от чего-то невидимого, похоже, кружившего вокруг их голов. Другие мечтательно уставились на собственные руки или куда-то в угол, сотрясаясь от смеха. Где-то слышался хриплый плач. Мое дыхание при взрыве автоматически перекрыло – навык остался от десятилетий разных боевых условий. Я обернулся к женщине и обнаружил, что она привалилась к стойке. Лицо заплывало синяком.
Я рискнул вздохнуть и перекричать стоявший гвалт. – Идти можешь?
Сжатый кивок. Я показал на дверь.
