Последнее слово еще не успело сорваться с его губ, как в дальнем конце холла показался худой человек среднего возраста с седым хвостом. Насколько я понимал, это была его естественная внешность, но если только сад не скрывался прямо за углом, скорость его появления говорила о том, что волшебство машинных систем все еще в действии. А на его комбинезоне не было ни следа воды или земли.
– Ник? – Бразилия двинулся навстречу. – Это ты?
– Да, определенно, я бы сказал, что это так, – Нацуме скользил по деревянному полу. Вблизи в нем было что-то, болезненно напоминающее мне Лазло. Хвост и поджарая уверенность, читавшаяся в осанке; намек в лице на ту же маниакальную обаятельность. Парочка разрядов для байпаса и семь метров ползком по полированному стальному дымоходу. Но если в глазах Лазло всегда можно было разглядеть туго натянутый поводок, на котором он себя держал, Нацуме словно забыл внутренние перепады, утишил их до мира и покоя. Его взгляд был пронзительным и серьезным, но ничего не требовавшим от мира. – Сейчас я предпочитаю называть себя Норикае.
Он обменялся с монахом короткими почтительными жестами, после чего тот быстро взлетел с пола, распался на массу цветных нитей и снова вплелся в гобелен. Нацуме проследил за ним взглядом, затем оглянулся и изучил нас.
– Боюсь, я не узнаю вас в этих телах.
– Меня ты не знаешь вовсе, – успокоил я.
– Ник, это я. Джек. Из Вчиры.
Нацуме посмотрел на свои руки, потом снова на Бразилию.
– Джек Соул Бразилия?
– Да. Ты что здесь делаешь, чувак?
Краткая улыбка.
– Учусь.
– И что, у тебя здесь есть океан? Прибой, как на рифе Четырех пальцев? Утесы, как в Пашкани? Брось, чувак.
– Вообще-то сейчас я учусь выращивать филигранные маки. Удивительно трудно. Возможно, вам будет интересно взглянуть на плоды моих усилий?
Бразилия неловко попереминался с ноги на ногу.
– Слушай, Ник, не уверен, что у нас есть время…
– О, время здесь… – снова улыбка, – гибкое. Я найду для вас время. Прошу сюда.
Мы покинули холл и обошли слева двор с вишнями в цвету, затем под аркой и по патио с галькой. В углу медитировали на коленях два монаха, которые не подняли глаз. Было невозможно понять, кто эти обитатели монастыря – люди или функции конструкта, как привратник. По крайней мере Нацуме на них внимания не обратил. Мы с Бразилией переглянулись, на лице серфера была написана тревога. Я мог читать его мысли, словно на распечатке. Это не тот человек, которого он знал, и он больше не уверен, можно ли ему доверять.
Наконец Нацуме провел нас через сводчатый туннель в другой клуатр и по короткой лестнице из земной древесины – в неглубокую яму с болотными травами и водорослями, которые окаймляла круговая каменная дорожка. Там, торча поплавками на переплетенных лесах серой корневой системы, свои переливчатые лиловые и зеленые лепестки возносили к виртуальному небу с десяток филигранных маков. Самый высокий едва доходил до пятидесяти сантиметров. Может, с флористической точки зрения это и было впечатляюще; откуда мне знать. Но это точно не казалось великим достижением для человека, который однажды отбился от взрослого боттлбэка без всякого оружия, не считая собственных кулаков, ног и химического сигнального патрона. Для человека, который однажды покорил Утесы Рилы без антиграва или веревок.
– Очень красиво, – сказал Бразилия. Я кивнул.
– Да. Ты, наверно, очень ими доволен.
– Не слишком, – Нацуме обошел своих подопечных с драными лепестками, бросая на них критические взоры. – В конце концов, я допустил самую очевидную ошибку, которую, оказывается, совершает большинство начинающих практиков.
Он с ожиданием посмотрел на нас.
Я бросил взгляд на Бразилию, но там помощи не дождался.
– Маловаты? – спросил я наконец. Нацуме покачал головой и хохотнул.
– Нет, на самом деле для такой влажной почвы это неплохой рост. И – мне очень жаль – я вижу, что совершил очередной промах, типичный для садовода. Предположил, что объект моей личной одержимости обладает тем же очарованием для всех.
Он пожал плечами и снова присоединился к нам на ступеньках, сел на них. Показал на растения.
– Слишком яркие. Идеальный филигранный мак – матовый. Он не должен так блестеть, это пошло. По крайней мере так мне сказал аббат.
– Ник…
Он посмотрел на Бразилию.
– Да.
– Ник, нам надо. Кое о чем. С тобой поговорить.
Я подождал. Это было его решение. Если он не доверял почве, я не собирался забегать на нее вперед Бразилии.
– Кое о чем? – Нацуме кивнул. – И о чем же?
– Нам, – я никогда не видел серфера настолько зажатым. – Мне нужна твоя помощь, Ник.
– Да, это очевидно. Но в чем?
– Дело в том…
Вдруг Нацуме рассмеялся. Смех был мягкий, без издевки.
– Джек, – сказал он. – Это же я. Только потому, что теперь я выращиваю цветы, ты мне не доверяешь? Думаешь, Отречься – значит отказаться от собственной человечности?
Бразилия отвернулся в угол сада.
– Ты изменился, Ник.
– Ну разумеется. Прошло больше века, чего же ты ожидал? – впервые монашескую безмятежность Нацуме замарал налет раздражения. Он встал, чтобы быть с Бразилией лицом к лицу. – Что я проведу всю жизнь на одном и том же пляже, буду кататься по волнам? Забираться на самоубийственные стометровые валы ради удовольствия? Ломать замки, воровать корпоративный биотех ради легких денег на черном рынке и называть это неокуэллизмом? Неизбежной кровавой революцией.
– Я не…
– Ну конечно, я изменился, Джек. Иначе что я за эмоциональный калека?
Бразилия резко шагнул к нему.
– О, а это что, по-твоему, намного лучше?
Он махнул рукой в сторону филигранных маков. Их перепутанные корни словно задрожали от силы жеста.
– Уполз в этот фантазийный мирок, растишь цветочки, вместо того чтобы жить, и обвиняешь меня в том, что я эмоциональный калека. Иди на хер, Ник. Это ты калека, а не я.
– А чего ты добился там, Джек? Чем ты таким занимаешься, что намного ценнее этого?
– Четыре дня назад я стоял на десятиметровой волне, – Бразилия с трудом успокоился. Его крик заглох до бормотания. – Это в разы лучше твоего виртуального говна.
– Правда? – Нацуме пожал плечами. – Ты где-то оставил завещание, что не хочешь возвращаться, на случай если умрешь под волной на Вчире?
– Дело не в этом, Ник. Я вернусь, но я все равно умру. Это будет стоить новой оболочки, а я через это уже проходил. Там, в реальном мире, который ты так ненавидишь…
