Мы добрались до двери, отделавшись всего парой ожогов, и я толкнул Бразилию вперед себя. На миг обернулся и тут же пожалел об этом. Я видел, как Нацуме коснулось бесформенное щупальце тьмы, и каким-то образом услышал его крик поверх всех воплей. На какую-то секунду это еще был человеческий голос; затем его словно выкрутила на звуковом пульте нетерпеливая рука, а Нацуме расплывался, метался и бился, как рыба между двумя листами стекла, тая на глазах и заливаясь криком в жуткой гармонии с громогласной яростью двух нападавших.
Я вышел.
Мы бросились к водопаду. Еще один взгляд через плечо, и я вижу, что растоптано полмонастыря, а две фигуры в черных щупальцах растут, отбиваясь от роя привратников. Небо над головой потемнело, словно в бурю, вдруг резко похолодало. По траве сбоку от тропинки пробежал неописуемый шелест, словно бурный ливень, словно утечка газа под высоким давлением. Пока мы скользили по петляющей тропинке у водопада, я видел, как завесу воды рвут дикие узоры помех, а как только мы оказались на платформе, поток заикнулся и вовсе прекратился, оставив внезапную серость голой скалы и чистый воздух, но потом вода брызнула, снова хлынула.
Я поймал взгляд Бразилии. Выглядел он не веселее, чем я себя чувствовал.
– Ты первый, – сказал я ему.
– Нет, все в порядке. Ты…
Истошный, пронзительный вопль с тропинки наверху. Я толкнул его в спину и, когда он скрылся за шумящей пеленой, нырнул за ним. Почувствовал, как вода льется на руки и плечи, почувствовал, как падаю, и…
…вскочил на обшарпанном диване.
Переход был аварийным. Пару секунд я еще чувствовал себя в воде, мог поклясться, что одежда промокла до нитки, а волосы прилипли к лицу. Я с всхлипом вздохнул, и тут меня нагнало восприятие реального мира. Я был сухим. Я был в безопасности. Я сдирал гипнофоны и электроды, скатывался с дивана, дико озирался, пока сердце запоздало ускорялось и физическое тело реагировало на сигналы сознания, которое только сейчас вскочило за руль в адреналиновой гонке.
На другом конце зала Бразилия уже был на ногах, нетерпеливо говорил с помрачневшей Сиеррой Трес, которая каким-то образом вернула и собственный бластер, и мою «Рапсодию». Комнату переполнял заржавевший ор аварийной сирены, которую не включали многие десятки лет. Неуверенно мигал свет. На полпути через зал я наткнулся на администратора, которая бросила приборную панель, полыхавшую в сумасшествии всеми цветами. Даже на лице оболочки «Фабрикона» с ущербными мускулами я видел, что на меня взирали сами изумление и гнев.
– Это вы занесли? – кричала она. – Вы нас заразили?
– Нет, конечно, нет. Проверяйте свои приборы. Эти твари еще там.
– Что это была за хрень? – спросил Бразилия.
– Я бы сказал, спящий вирус, – я рассеянно взял «Рапсодию» у Трес и проверил магазин. – Ты сам видел – эти твари раньше были монахами. На атакующей системе в пассивном режиме стояла маскировка под оцифрованного человека. Система ждет подходящего триггера. Хозяин может даже не знать, что в себе носит, пока оно не рванет.
– Да, но почему?
– Нацуме, – я пожал плечами. – Наверное, вирус поместили уже тогда…
Служительница таращилась на нас так, словно мы лопотали на компьютерном коде. За ней в дверях зала перехода появился ее коллега и ворвался внутрь. В его левой руке был маленький бежевый чип, дешевая силикоплоть на державших его пальцах натянулась. Он сунул чип нам и наклонился ближе, чтобы его было слышно за шумом сирен.
– Уходите немедленно, – с нажимом бросил он. – Норикае-сан велел мне передать вам это, но уходите немедленно. Вы здесь больше нежеланны и не в безопасности.
– Быть того не может, – я взял чип. – На вашем месте я ушел бы с нами. Заварите все инфопорты в монастырь и вызывайте нормальную команду по зачистке вирусов. Судя по тому, что я видел, у ваших привратников проблемы.
Сирены орали вокруг, как тусовщики на вечеринке под метом. Он тряхнул головой, словно чтобы избавиться от шума.
– Нет. Если это испытание, мы встретим его в Загрузке. Мы не оставим наших братьев.
– И сестер. Ну, смотрите сами, так-то это благородно. Но лично я бы сказал, что любой, кто туда сейчас зайдет, останется с обглоданным до костей подсознанием. Вам срочно нужна поддержка реального мира.
Он уставился на меня.
– Вы не понимаете, – крикнул он. – Там наше царство, а не в мире плоти. Это судьба человеческой расы – Загрузиться. Там мы сильнее всего и одержим победу.
Я сдался. Прокричал ему в ответ:
– Ладно. Пожалуйста. Потом расскажете, как было. Джек, Сиерра. Оставим этих идиотов помирать и сваливаем отсюда.
Мы бросили их в зале перехода. Последний раз я видел этих двоих, когда служитель ложился на один из диванов, уставившись в потолок, а женщина пристраивала электроды. Его лицо было залито потом, но и светилось от восторга; застыло в пароксизме решимости и эмоций.
* * *
На Девятой мягкий полуденный свет окрашивал слепые стены монастыря в теплые оранжевые оттенки, с Предела доносились сигналы автомобилей вперемешку с запахом моря. Легкий западный ветерок игрался в канавах пылью и высохшими спорами вертокрутки. Впереди по улице пробежала пара ребятишек, изображая стрельбу и гоняясь за миниатюрным роботом-игрушкой в виде каракури. Больше никого не было, ничто не говорило о битве, бушующей в машинном сердце конструкта Отреченцев. Вполне можно было бы понять, если бы произошедшее показалось сном.
Но уходя, в нижних пределах нейрохимического слуха я по-прежнему мог разобрать плач древних сирен, словно предупреждение, тонкое и немощное, о великих грядущих силах и хаосе.
Глава тридцатая
День Харлана.
А вернее, канун Дня Харлана – технически празднование не начнется до полуночи, а до нее еще не меньше четырех часов. Но даже так рано вечером, когда в западном небе еще разливался дневной свет, гулянья давно начались. В центре Новой Канагавы и Данти уже маршировал аляповатый парад голограмм и костюмированных танцев, в барах благодаря государственным субсидиям обслуживали по спецценам. Один из секретов успешной тирании – знать, когда и как спускать подданных с поводка, а в этом Первые Семьи были настоящими мастерами. Даже те, кто их больше всего ненавидел, признали бы, что если речь заходит об уличных вечеринках, то к Харлану и его породе претензий быть не может.
У воды в Тадаймако царили более приличные настроения, но все равно праздничные. Работа в коммерческой гавани встала еще в обед, и теперь небольшие кучки портовиков сидели на высоких бортах килевых грузовых кораблей, делились трубками и бутылками и с ожиданием смотрели на небо. На яхтах начались вечеринки, одна-две побольше перешли на причалы. Всюду плескалась музыкальная мешанина, и чем больше сгущались сумерки, тем лучше было видно, что палубы и мачты обсыпали зеленым и розовым иллюминиевым порошком. То, что ссыпалось, грязно мерцало в воде между корпусами.
