Книга Ключ к полям, страница 21. Автор книги Ульяна Гамаюн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ключ к полям»

Cтраница 21

Теперь, инкрустированная листьями и прочими дарами осени, моя каморка напоминает дупло сбрендившей, алчной белки. Туалетный столик и подоконник заставлены ржаными снопами сухих листьев, а на полу громоздятся, как в лавке с восточными сладостями, всевозможные, заполненные до краев посудины. Подходи, народ, сладости на любой вкус и кошелек! (Ибо, поистине, братья мои, дух есть желудок!) Сухие листья в сахаре и шоколадной глазури, желуди в карамели с орешками, каштаны жареные, пареные, тушеные и сушеные, каштаны в кокосовой стружке, халва из каштанов, каштановый рахат-лукум... В сумерках каморка моя смахивает на ведьминское кубло: отовсюду доносятся таинственные шорохи и скрипы, на потолке отплясывают тени, постукивают, как четки, каштаны и желуди в своих колыбельках. Не хватает только дымохода и огромного котла с колдовским зельем. Впрочем, если я возьмусь готовить, картина будет не менее колоритная. По утрам, в погожие деньки, солнечный свет теплой медово-молочной волной разбивается о листья на подоконнике и мириадами брызг разлетается по комнате. Короче, это царство рыжих, и я здесь за старшего. Правда, в пасмурные дни в каморке серым-серо и холодно, как в могиле. Все вокруг погружается в болотную, гнилую полудрему; стулья, столик, наивные картинки на стенах, мою кровать и даже меня вместе с ней затягивает горькой туманной тиной, и я кутаюсь в одеяло, чтобы ничего этого не видеть.

Дом летающих дверей

На старом пруду

Две уточки... Зорко глядит

Хорек в камышах.

Еса Бусон

Он жил в тесной конуре на задворках мира, где рубцы и шрамы цивилизации жеманно прикрываются благозвучными именами улиц. Поднимаясь по лестнице, отдающей руганью и мочой, я подумал, что звонок у Женьки, скорее всего, не работает, придется колотить в дверь и долго объясняться с недоверчивыми соседями. Но все оказалось намного проще: звонок не понадобился. На измученной металлической двери, с силой отталкиваясь и вскакивая на узкий уступ, как на запятки кареты, каталась девочка лет семи. Она мурлыкала какую-то считалочку и двигалась в такт ей, как рабы на галерах, задавая себе темп. Девочка была русая, того солнечного оттенка, который в тени струится зеленоватым шелком, а на солнце становится почти рыжим. Улитов – тот был вишнево-красный. Я смутно припомнил, что у него есть сестры, кажется, две. Дверь продолжала жутко скрежетать и биться головой о стену. Я остановился в нерешительности.

– Тебе чего? – не оборачиваясь, спросила девочка и полетела на стену. Я подождал, пока грохот успокоится, и ответил:

– Я к твоему брату. Он дома?

– Нет.

– А где он, можешь сказать?

– Нет. – Оттолкнувшись, она вскочила на запятки и понеслась навстречу своему триумфу.

– Я никому не скажу, клянусь.

– Нет.

– Я дам тебе денежку, если скажешь.

– Нет.

– Не веришь? Вот, смотри. – Я вытащил десятку, довольно потертую. Девочка брезгливо скривилась. Я пристыженно спрятал бумажку в карман.

– Нет.

– Я дам больше.

– Нет.

– Но почему?

– У меня нет брата.

Воспользовавшись простоем адской машины (девочка сосредоточенно завязывала шнурок), я встал на ее пути. Не сестры, а братья, дырявая башка!

– Мне нужен Женя, Женя Улитов, знаешь такого?

– Нужен, так заходи, чего столбычишь стобырем! – Приведя в порядок амуницию, она требовательно потянула дверь на себя. Я посторонился:

– Все, уже не столбычу. А ты что здесь делаешь?

– Катаюсь.

– Катаешься на чужой двери?

– Катаюсь на чужой двери.

– А если я хозяев позову?

– А я убегу.

Как бы в подтверждение своей прыти она выставила воинственный, испещренный тщательно промытыми шрамами кроссовок. Улыбнувшись, я нырнул в темный тамбур.

Вторая дверь тоже оказалась открытой – удивительная беспечность! И удивительно тугое ухо. Я вошел в квартиру под жуткий грохот металлической карусели за спиной. Обернувшись, я предпринял последнюю попытку наладить отношения с летучей разбойницей:

– И откуда ты такая взялась?

Но девочка исчезла.

В квартире пахло не намного лучше, чем на лестнице, а пожалуй, что и хуже. Было темно и душно. Воздух казался тревожным и непроницаемым, как перед грозой. Стены, точно обросшие мхом изгибы какой-нибудь пещеры, поглощали все звуки. Мягкие просторы совсем меня оглушили. Сухие, струящиеся, обхватывающие, вкрадчивые, враждебные, послушно опадающие под ногами, они были повсюду. Я продвигался осторожно, как человек, наступивший на парашют и испугавшийся, что задушил парашютиста. Двигаясь вслепую, я старался ни к чему не прикасаться: при мысли о том, что может нащупать рука, мне становилось не по себе. Время от времени я вяло окликал Женьку, хозяев, кого-нибудь живого, но всем нам было ясно, что это только для отвода глаз. В первой комнате, насколько это можно было определить в оглушительной тьме, лишь слегка разбавленной легкой синевой незашторенного окна, не было ни души. Во второй же, торжественно раскачиваясь в кресле-качалке, освещенная снизу робким огарком свечи, обнаружилась сухонькая старушка, в которой было больше от оплывшей парафиновой фигурки, чем от живой души. Сторожит что-то, пронеслось в голове. Ко мне она проявила не больше интереса, чем к окружающей обстановке.

Я начинал подозревать, что обознался, не туда попал, чудовищно обманут. Я был уже у выхода, когда эффектно, как во время фокуса с разоблачением, зажегся свет, осветив вполне обыкновенный, забитый всяким хламом коридор. Тут же, вместе со светом, за дверью на кухню вспыхнули голоса, засуетились, разгораясь, пыхтящие, пришепетывающие звуки кухни. Обозленный глупыми шуточками, я шагнул вперед и открыл дверь.

В центре небольшой комнаты, в зеленоватом, болотистом свете старой лампы под абажуром, стоял стол. За столом, словно продолжение желтовато-землистого абажура, шумно расправлялись с ужином пятеро человек: Женька, две его сестры (не братья, а сестры, дырявая башка!) и родители. В каком-то припадке узнавания я даже вспомнил их имена: Петр Васильевич, Мария Ивановна, Таня и Тоня – самые подходящие для честной луковой семьи.

Все здесь дышало землей, паром, туманом, пыльным, новорожденным картофелем. Глядя на них, казалось, будто смотришь на мир через мутновато-зеленое бутылочное стекло. Они ели печеный картофель, запивая его горячим кофе, неторопливо накалывая на вилку сливочные кубики из общего блюда в центре стола, и те дымились в неверном, крошащемся свете тусклой лампы; ели картофель и сами были на него похожи – семейство пыльных, тусклых клубней. Было тепло, глаза их, обращенные друг к другу, весело поблескивали, уши, неестественно длинные, наводили на мысль об эльфах и зеленых холмах. Где-то за горизонтом грянул рил. Я смотрел на Женьку и с трудом его узнавал: любящий и заботливый картофельный эльф взамен хамоватого, грезящего о сладкой жизни прохиндея. Как мало все-таки люди знают друг о друге.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация