– Я тронут, – огрызнулся Глеб, погружаясь в чтение текста.
В стены зеленой комнаты были вмонтированы хрустальные светильники, источающие скудный медный свет. Их мощности оказалось достаточно, чтобы осветить происходящее за карточным столом, но читать в блеклых отблесках было невозможно. Буквы расплывались, сливаясь в мутную реку, в которую за несколько часов слилась его жизнь. Глебу нужно срочно добраться до Веры, она что-нибудь придумает!
– Я могу взять договор домой, прочитать, подписать и вернуть завтра?
Борис покачал головой:
– Я бы предпочел закончить все дела сегодня.
– Я очки дома забыл, – посетовал Глеб.
– Мои парни могут съездить с вами и подождать, пока вы их возьмете. Затем придется вернуться сюда. Зачем создавать лишние сложности и совершать ненужные телодвижения, Глеб Николаевич?
– Тогда принесите еще одну лампу, – сдался Глеб.
Борис снова кивнул одному из парней, и через несколько минут тот вернулся с мощной настольной лампой. Яркий свет на пару мгновений ослепил Глеба. Он прикрыл лицо руками и с удивлением ощутил влагу на лице. Слезы? Пот?
Он прочитал текст договора. Еще раз и еще раз. Составлен безупречно, не придерешься. Идеальная ловушка. Поколебавшись одно мгновение, Глеб все же поставил размашистую подпись и протянул бумаги Борису.
– Как вы узнали? – обреченно поинтересовался он. Ведь он был уверен, что правда об их с Верой бизнесе не известна никому, кроме них самих. Даже секретарша не в курсе. А уж Катя крутилась в офисе каждый день и не была дурой.
– Передавайте привет Вере Григорьевне. Завтра утром заеду, поговорю с ней лично, – проигнорировал его вопрос Борис, – мне требуется прогноз по покупке здания на Героев Сталинграда. Уж слишком хорошо выглядят условия, меня терзают определенные сомнения.
Он протянул руку Глебу, тот, поколебавшись, ответил на рукопожатие.
– Не серчайте, Глеб Николаевич, каждый выживает как может. Я рад, что вы оказались более сговорчивым, чем Вера Григорьевна.
– Вы с ней говорили? – изумился Глеб.
– Да. Она не согласилась.
Глеб попытался освободить руку из жесткой хватки Бориса, но ему не удалось.
– А если она и сейчас не захочет? – немного агрессивно поинтересовался он. За семнадцать лет совместной жизни Глеб еще ни разу не принудил Веру к чему-либо, кроме секса, и ему вовсе не хотелось экспериментировать.
Борис потянул Глеба за руку, и тот сделал непроизвольный шаг вперед. Словно в увеличительное стекло разглядел серое, невзрачное лицо Бориса. Можно смотреть до бесконечности, но все равно пять минут спустя невозможно будет воспроизвести черты по памяти. Парадокс. Серый человек, которому даже не требуется повышать голос, чтобы добиться желаемого.
– Будь я на вашем месте, Глеб Николаевич, я бы из кожи вон вылез, чтобы она согласилась. Иначе мне придется вам помочь.
– Уговорить Веру? – не понял Глеб.
– Нет, – покачал головой Борис, отпуская руку Глеба, – вылезти из кожи.
Глава 19
Все оказалось точь-в-точь как на смазанной картинке в Вериной голове. Дом бабки по-прежнему стоял на окраине, напротив – покосившаяся хибара тети Мани, которую та постаралась привести в божеский вид. Впрочем, попытка провалилась.
Слева дом все так же граничил с проклятым лесом, ставшим еще более густым и непролазным, наводившим суеверный ужас на местных жителей. Весьма кстати. Желающие полюбоваться на ромашки на лесных лужайках Вере вовсе ни к чему. Она остановила машину вплотную к забору и вышла. Был предрассветный час, но окружающие детали уже проступали из тьмы. Женщина подошла к калитке и замерла.
Кусты малины и ежевики, которые бабушка высаживала возле входа во двор, разрослись, напоминая сказку про Спящую красавицу, выставили гигантские шипы и перегородили вход в сад. Сухие, колючие. Вера вернулась в машину, согнала Бурана с места и достала из салона многострадальный плед. Обмотав руку, вернулась к покосившейся калитке, покрытой зеленой краской, уже большей частью съеденной ржавчиной. Размахивая обмотанной пледом рукой, словно мечом-кладенцом, Вера начала прокладывать путь к старому дому.
Кусты закончились неожиданно. За ними буйствовал сад, хотя деревья были все еще голыми и ломкими. Кроны старой вишни и яблони тесно сплелись друг с другом, и, чтобы подойти к крыльцу, Вере пришлось наклонить голову.
Протянув руку и пошарив за козырьком, Вера нашла ключ и тяжело вздохнула. Они знали. И мама, и бабушка. Знали, что она вернется. Может, поэтому и не пытались ее разыскать. Они всегда все знали лучше ее.
Вера открыла дверь, та даже не скрипнула. Такое впечатление, что ее смазали к приезду долгожданных гостей.
Не зажигая света и подсвечивая себе телефоном, Вера вошла в сени или, как их еще называла мать, «приемную», где всегда ждали многочисленные просители. Вера и припомнить не могла, когда в доме не было посторонних людей. Сидели в сенях, топтались во дворе, с раннего утра толпились возле калитки. До семнадцати лет у нее не было ни единого шанса побыть в одиночестве. Всегда кто-то рядом. Всегда кто-то, кто для мамы и бабушки важнее ее, Веры, и ее проблем. С самого первого дня жизни она должна была понимать и не мешать. Помогая незнакомым людям, они не смогли помочь себе.
Вера отогнала ненужные мысли. Рефлексию и плач по утраченному она ненавидела. Жить нужно сегодня, глядя в завтрашний день.
Вера щелкнула выключателем в сенях. Лампочка зажглась на долю секунды, щелкнула и перегорела.
На ощупь Вера толкнула старую растрескавшуюся дверь, расположенную справа от входа, и попала в гостиную. Подошла к лакированному серванту, стоявшему слева. Открыла верхнюю секцию, подсветила себе телефоном – свечи всегда хранились там. Мать и бабка убили бы Веру, если бы узнали, что она собирается воспользоваться магическими свечами не по назначению. Но мамы и бабушки уже нет, а она ни за что не вернется к прошлому.
Задернув плотные цветастые шторы, Вера вернулась к серванту, достала свечу, найдя на полке коробок, извлекла из него спичку и чиркнула. Свеча занялась сразу. Через несколько секунд мерцающий свет уверенно осветил пространство.
Вера поставила толстую красную свечу на старый круглый стол, прикрытый кружевной скатертью, и окинула взглядом комнату.
Все, как тогда. Ничего не изменилось. Покрытые пожелтевшими обоями в мелкий цветочек стены, иконы в дальнем правом углу. На окнах те же плотные шторы в подсолнухах. Сколько Вера себя помнила, они висели здесь. Под ними наверняка тюль, утративший от времени белизну и прозрачность. На старый, растрескавшийся, покрытый красновато-бурой казенной краской пол кинут истертый зеленый ковер. Жалкая попытка создать некое подобие уюта, а по факту просто пылесборник, от которого Вера избавится при первой же возможности. Круглый лаковый столик под пожелтевшей от времени кружевной скатертью. В пару ему лаковый монстр-сервант, ровесник ее матери. Убогость в каждом сантиметре. Повсюду концентрированная пыль людской боли. Первым порывом было выскочить на улицу, сесть за руль и убраться отсюда, пока не слишком поздно, но Вера подавила в себе это желание. Она знала, зачем сюда приехала. И отчаянно надеялась, что старый ковер и пожелтевшие обои окажутся самой большой проблемой.
