Мирлацванциг, троммельбаух
[1]В полный голос, под звон цепей
Конвоир да баланда, кандалы да кирка,
А помрешь – ну и ладно, отпоют дурака,
В штольне трудишься раком, как у мамки внутрях,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Жизнь сломала мне хребет:
Мирлацванциг, троммельбаух,
Унтервельт рибон рибет…
Полюбил я девчонку – один зад, две ноги,
Изменила девчонка, загуляла с другим,
Взял я стерву за сраку да в могилу запряг,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Мы с дружком гулевали на дороге большой,
Глянул я на привале – ни гроша за душой,
Снес дружка я к оврагу, прикопал хладный прах,
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Я ходил на корвете, был лихим морячком,
Вижу, кок Donnerwetter что-то трется бочком,
Лезет, гад, под рубаху, ну и сгинул в морях –
Мне же путь до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Мы сидели в борделе, один я, три жены,
Я с весны не при деле, очень деньги нужны,
Озверел с перетраху, грохнул шлюху в дверях –
А потом до барака при шести козырях!
Фарта нет,
Конвоир да баланда, кандалы да кирка,
А помрешь – ну и славно, в рай возьмут паренька,
Будешь ангелом крякать, если с глоткой напряг,
И бегом до барака при шести козырях!
Эх, тот свет,
Даже тут мне фарта нет:
Мирлацванциг, троммельбаух,
Унтервельт рибон рибет…
Глава 1
Трое и Смерть
1
Смерть не брезглива, залитый осенним дождем окоп, тифозный барак, полярные льды – всюду Ей дорога, ничто не преграда. Никогда не спешит, никогда не опаздывает – и всем рада, даже упрямцам, не желающим пройтись с Ней в последнем танце. Изредка Ей доводится приходить и дважды, и трижды, отступать, отдергивать руку в белой перчатке от чужого плеча. Не беда, Она все равно возьмет свое.
Но чаще все случается просто, проще некуда. Белые стены, белый потолок, и белье на стеллажах тоже белое, желтый электрический свет, черные костюмы на мужчинах, что сидят возле небольшого стола. Зеленая бутылка, хрустальные рюмки, на указательном пальце того, что справа – тяжелый перстень с красным камнем. «Прозит!» сказано, настал миг первого, самого сладкого глотка.
Нет, не суждено!
– Рдах! Рдах! Р-рдах! – прямо с порога, навскидку.
Смерть уже здесь, костлявые худые руки в белых бальных перчатках бережно подхватывают первого, того, что с перстнем. Испугаться он не успел, слишком все быстро. Удивиться – тоже, и покорно, без единого лишнего слова закружился в прощальном вальсе.
Раз-два-три… Раз-два-три… Раз-два…
Смерть улыбнулась во весь желтый оскал. Видишь, как все просто, милый? Не понял, что случилось? Ничего, скоро поймешь. Объяснят, все, как есть, растолкуют!
Раз-два-три…
Перемена, поворот, обратная перемена, шассе, снова поворот, перемена. Вальс, вальс, вальс…
– Рдах! Р-рдаум!
Пальцы в белом шелке разжались, отпуская партнера во тьму. Прощай, навсегда прощай!
Второй!
Смерть протянула руки, но сидевший слева уклонился. Пули ударили в стену, осыпая стол мелкой серой пылью. Человек успел вскочить, податься в сторону… Больше ничего не успел.
– Р-рдах!
И – белые перчатки на присыпанной пылью ткани пиджака. Смерть улыбнулась:
– Ты обычно танцуешь с мужчинами, милый. Но этот танец – мой!
В широко открытых глазах – ужас темным огнем. Плеснул, отзываясь негромким последним стоном. Погас…
– Нет! Не-е-ет! Не…
Смерть не спорила. Вальс! Раз-два-три… Раз-два-три…
Двое, стоявшие у порога, переглянулись. Тот, что постарше, кивнул и спрятал пистолет. Негромко хлопнула дверь.
Простой случай…
Смерть, отпустив второго партнера во тьму, шагнула следом. Еще не все, работа не сделана. Черный безвидный сумрак истончился, открывая огромный белоколонный зал под звездным куполом неба. Музыка стала громче, невидимый дирижер негромким холодным голосом отсчитывал такт:
– Раз-два-три! Раз-два-три! Раз-два-три!
Смерть задержалась на миг, а потом прошла в темный промежуток между колоннами. Партнер был уже там – невысокий светловолосый парень в мятом костюме. Засохшая кровь на щеке, упрямо сжатые губы, стальные наручники на запястьях.
Трудный случай…
– Мы снова встретились, Никодим! – Смерть протянула руку, оскалилась. – Никуда ты от меня не делся. И не денешься! Ну что, пойдем? Ты должен мне танец.
Губы того, кто стоял между колоннами, беззвучно дрогнули. На малый миг нестойкая колдовская явь, сгинула, сменившись серым полумраком. Серая известка стен, зарешеченное окошко под самым потолком, железные нары, столик, жестяная кружка на нем.
– Все движется по кругу. Снова тюрьма, снова допросы, снова тебя будут пытать. Чего ты ждешь, мой Никодим?
Губы упрямца вновь дрогнули.
– Не дож-дешь-ся!
Смерть, ничуть не обидевшись, погладила будущего партнера по плечу:
– Дождусь! Ты удивишься, Никодим, но некоторые мне рады. Ничего, поймешь. Скоро поймешь!
И обрушила звездный купол, оставляя землю далеко внизу. Смерти ничто не преграда, даже небо. Металлическая сигара «цеппелина», узкая, двоим не разойтись, каюта, девушка под легким шерстяным одеялом. Глаза закрыты, но веки неспокойны. Что-то видит… Смерти ничего не стоит войти в чужой сон, однако Она не спешила. Еще не время…
Мужские имена Смерть не помнила и не пыталась запомнить. С женщинами – иначе. Крестильное имя помянут на Суде, фамилии место на надгробном камне. Но имя с фамилией – еще не все.
Смерть наклонилась над той, что лежала на койке пассажирской кабины первого класса дирижабля проекта LZ130, но прежде чем позвать, поправила сбившееся на сторону одеяло. Красивая девочка…
– Худышка! Мисс Худышка!..
2
