Бывший номер 445 хотел промолчать, но губы сами шевельнулись.
– Можно!
Сказал негромко, но его услышали.
8
Локи лежал на полу в грязной липкой луже. Первое ведро воды не помогло, пришлось лить второе, и только тогда Хорст сумел разлепить веки. Густая красная пелена закрывала мир, но это даже к лучшему. Остаток сил он потратил на то, чтобы не заплакать. В горле булькало, и только сжатые зубы удерживали отчаянный беспомощный вой.
– Очухался? – гоготнули за пеленой. – Готовься, сейчас повторим. А если не нравится – подписывай.
– Н-нет, – выдавил он из себя. – Не подпишу. Я никого не убивал!..
За пеленой о чем-то негромко переговорили. Затем Локи взяли за плечи и вздернули над полом. Чья-то ладонь впечаталась в щеку.
– На меня гляди!
Пелена лопнула. Квадратный «бык» смотрел прямо в лицо.
– Не серди нас, Локенштейн. У меня есть приказ – и есть срок исполнения. Условие одно, руки-ноги тебе не ломать. Понял? Спрашиваю: понял?
Нового удара Локи ждать не стал. Не отмолчаться…
– На суде я все равно откажусь.
Откуда-то вынырнула горящая сигарета, на миг задержалась у щеки, затем оказалась возле левого глаза. Хорст попытался отдернуть голову, однако держали крепко.
– Намек понял, Локенштейн? На суде ты будешь только кивать и поддакивать, как Маринус ван дер Люббе. Есть, знаешь, способы. Имей в виду, убить – не убью, но изуродую так, что и мать родная тебя на том свете не узнает…
Сигаретный жар опалил ресницы.
– …Глаза не жалко? Могу еще яйца дверью прищемить. Только руки-ноги, понял, все прочее здесь оставишь. Ну, Локенштейн, что выберешь, глаз или яйца? Считаю до трех, а потом выберу сам. Один…
Локи уже понял – не шутят, что обещают, то и сделают. Но даже не это было самым страшным.
– …Два…
Ван дер Люббе! На Лейпцигском процессе, когда судили поджигателей Рейхстага, главный обвиняемый во всем соглашался с прокурором, хотя нраву был бешеного, бомбист-анархист. Есть ли способы? Конечно же есть! Все равно, сволочи, своего добьются…
– …Три!
– Не надо! Не надо! Я подпишу, я все подпишу! Я подпишу-у-у!..
* * *
– …Произведя последний выстрел, я выбежал из вышеупомянутой бельевой, однако на пороге оступился и упал, ударившись при этом головой о дверь. Далее ничего не помню и показать больше ничего не могу…
Писать было очень неудобно. Присесть – даже на краешек стула – он не решался, слишком внутри все болело. Работал, наклонившись над столом. Квадратный диктовал, стоя за левым плечом и время от времени заглядывая в бумагу.
– …О чем свидетельствую собственноручно и подписываюсь…
Думать ни о чем не хотелось, но краешком сознания Хорст понимал, что байка вышла хоть куда. Вместо быстрого и незаметного «скока» вырисовался вооруженный налет. Состав банды налицо, главный – Ганс Штурр, он, Локи, на подхвате. Второй убитый оказался по странной случайности рецидивистом, судимым именно за грабеж.
– И на каждой странице, Локенштейн, распишись. Внизу – и чтобы разборчиво.
Отчего ссора вышла? Оттого что будущий «навар» не поделили. К тому же Штурр крепко выпил. Слово за слово…
Хороший адвокат не оставил бы от этой сказки камня на камне, но Хорст уже ни на что не надеялся. Только бы оставили в покое, отвели бы камеру, лучше всего одиночку. А там лечь на нары лицом вниз – и будь что будет!
Локи, сын Фарбаути и Лаувейи, спекся.
Бумаги унесли, однако в камеру его не отпустили. Квадратный «бык» достал папиросы, кивнул подчиненным.
– Курите, парни!
Покосился на Хорста, гоготнул:
– Можешь присесть, девочка!
– Не может! – радостно откликнулся один из «быков». – Чешется сильно.
Локи это уже не задевало. Сейчас, когда все самое страшное кончилось, а боль немного отступила, он начал понимать всю нелепость случившегося. Дело даже не в том, что его подставили, навесив чужую «мокруху». Штурра с приятелем наверняка порешили сами «быки», но в этом случае он, Хорст Локенштейн, нужен им не живым, а мертвым. Пристрелить, сунуть в руки оружие да там и оставить до приезда следственной группы. Процесс – это долго и сложно, случиться может всякое…
– Хайль Гитлер!
Прозвучало из-за спины. Как открылась дверь, Локи не услышал.
– Зиг хайль! Зиг хайль!
«Быки» отвечали вразнобой, но очень громко. Квадратный кивнул, и Хорста, взяв за плечи, развернули.
– Этот?
Локи понял, что еще способен удивляться. Вместо серого мундира – черный, с «сигиль-рунами» в петлице. Ростом с каланчу, но в плечах узок. Что на другой петлице? Значит, унтерштурмфюрер. Унтерштурмфюрер Глист.
…«Черных» Локи, подобно прочим добрым немцам, старался обходить стороной. Как и все, что пахло «политикой».
Унтерштурмфюрер Глист, смерив его внимательным взглядом, протянул руку, взял за подбородок, повернул голову влево. Затем, вытерев пальцы белоснежным платком, достал из нагрудного кармана фотографию.
Всмотрелся.
– Не слишком и похож. Ладно, все вон!
Подождав, пока «быки» грузно протопают к выходу, спрятал снимок.
– Моя фамилия – Виклих. Так и обращайтесь: «господин Виклих»…
Прошелся по комнате, зачем-то взглянул в зарешеченное окно. Локи между тем мысленно восхитился. Виклих
[9] – почти угадал! Хоть и не Глист, но совсем близко. Но почему не по званию? У всех «эсэсов» пунктик по поводу устава!
– Сейчас, Локенштейн, я зажгу спичку. И пока она горит, вам придется принять решение…
Локи лишь вздохнул. Еще один пироман! Но мозг уже работал, камешки, слегка покружив, быстро складывались в простенькую мозаику. Сначала подставили, сунули под нож гильотины, а потом появляется Глист со спичками. Романами про разведчиков Локи не слишком увлекался, но иногда почитывал.
В шпионы вербуют, что ли?
Коробок с легким стуком упал на стол.
– Вы, Локенштейн, конечно, не убийца, но вор и мерзавец, а значит бесполезный для Рейха индивид. Таких, как вы, следует истреблять, чтобы нация стала здоровее и чище. Однако сейчас Рейху нужны именно вы.
…А почему бы не в шпионы? Все лучше, чем под нож!
– Итак, одно из двух. Или я исчезну, и все пойдет своим ходом – или мы исчезнем вместе. Ваши бумаги я заберу с собой ради гарантии, но после всего охотно вам верну. Умирать…
Пожевал губами, словно пробуя слово на вкус.
– …Умирать вам не придется, это обещаю. Хорошо поработаете – отпущу.
