* * *
– Я тебя, парень, понимаю! – качнул седой головой дядюшка Гюнтер. – Иногда прикипишь душой к железяке, да так, что и отлипать больно. Наши сопляки над тобой усмешки строят, скоро пальцами в спину тыкать начнут. А я – понимаю!.. Пойдем, кое-что покажу.
В каком звании дядюшка Гюнтер, сколько ему лет, и откуда старик взялся, Лонже никто не докладывал, сам же расспрашивать стеснялся. И без того понятно: дядюшка Гюнтер среди механиков самый старший и самый толковый. Потому и держат на службе, хотя дядюшке давно уже как стукнуло полвека. Он даже форму никогда не надевал, так и ходил в старом промасленном комбинезоне. Сослуживцев не слишком жаловал, что было целиком взаимно. На посиделки не являлся, курил наособицу, в работе же мог посрамить любого. Сломался у господина коменданта служебный «Мерседес», а дядюшка как назло возьми да приболей. Начальник гаража лично в госпиталь ездил, ветерана уговаривал. Остальных же к машине даже не подпустили, комендант не велел.
На Лонжу дядюшка лишь посматривал, но этим вечером взял за локоток и в сторонку отвел.
– Знаешь, Рихтер, какое мне прозвище дали?
Лонжа удивился. Дядюшка себе и дядюшка, к чему еще прозвища? Но потом вспомнилось. Был однажды разговор…
– Старина Фостер?
– Фостер-развалина! – дядюшка усмехнулся в седые усы. – А еще Фостер Три Колеса. Я вот поглядел, как ты с «Марком» возишься и понял, что ты меня, Рихтер, поймешь, не что иные всякие. Помочь – не поможешь, но поглядишь, а мне веселее станет.
Идти пришлось в дальний угол гаража, где Лонжа прежде не бывал. Туда отгоняли, впредь до списания, отъездившее свой век старье. Одни лишь остовы, все более-менее полезное в хозяйстве безжалостно снималось.
Дядюшка подошел к стене, щелкнул выключателем, прогоняя тьму.
– Гляди!
В голосе так и плескалась гордость. Поначалу Лонжа растерялся. Куда глядеть-то? Старый трактор без заднего колеса, зато с трубой, словно у паровоза. Чудище! Его «Марку» вполне под стать, считай, родные братья.
– Тяжелый трактор «Foster-Daimler» 1913 года выпуска! – отрапортовал дядюшка. – Артиллерийский тягач. Взят в качестве трофея на Сомме в июле 1916 года! Двигатель шестицилиндровый, прямой, то есть, рядный. Десять лет с ним возился!
– Работает? – поразился Лонжа.
Ветеран победно ухмыльнулся.
– А то! Хочешь, двигатель запущу? Ревет, словно крокодил в засуху!..
Погрустнел, вздохнул тяжело.
– Только колеса, как видишь, нет. И взять неоткуда, по всей Германии искал. В Англию писал, на завод, так мне ответили, что у них самих только один экземпляр и тот в музее.
Дядюшка погладил железного друга по стенке радиатора, обернулся.
– Хотели его на металлолом, понимаешь! Так я лично президенту Гинденбургу решил жаловаться. Побоялись!
Лонжа оценил. «Фостер» и «Марк» – два сапога пара. Один без колеса, без двигателя второй…
Стой! А если вместе сложить?
2
Книжки Локи читал быстро, не читал даже, проглатывал. Скучные описания (солнышко, листики, птички, крокодильчики) пропускал, из диалогов выхватывал начало и конец. Это если книга нравилась, как, допустим, про Капитана Астероида. Если же нет, не читал вовсе, в сторону откладывал. Пусть другие глаза ломают!
Не то – документы. Отец приучил, недаром служил на почте. Всего одна буквица с пути сбилась, и лететь письму в Южную Африку вместо соседнего городка. Усвоил и от правил никогда не отступал: от первого слова до последнего, без спешки и пропусков, а потом еще раз, для пущей верности. Выручало, причем не раз. В Берлине в первый месяц как приехал, замели раба Божьего при облаве. В карманах ничего лишнего, болтунов среди задержанных не нашлось, но криминальинспектор, господин хороший, в протокол лишний абзац вставить умудрился. Подмахнул бы Хорст, свободе близкой радуясь и поехал бы в «Зеленой Минне» долгим маршрутом за казенный счет.
Обошлось!
Поэтому читал Локи медленно, с карандашом, даже пометки на полях делал. Глист, впрочем, не торопил, курил себе да в окошко поглядывал. Наконец, последняя строчка и знакомая подпись. «Август, Первый сего имени, Король Баварский, Герцог Франконский и Швабский, Пфальцграф Рейнский, а также иных земель владетель и оберегатель…»
Просмотрел бумагу еще раз, уже бегло, пометки учитывая, положил карандаш на стол.
– Власть, конечно, ваша, господин Виклих, только не годится. Ну, никак!
А сам голову в плечи втянул. Как бы за правду по уху не огрести!
Глист драться не стал. Взял бумагу, взглянул без всякого гнева.
– Почему так думаете?
Начальственная вежливость понравилась, и Локи осмелел. И в самом деле! Кто здесь король?
– Это же манифест, вроде как ко всем баварцам слово. В первом, что вы мне показывали, о коронации говорилось и о законности всяких там прав. А в этом, должны быть все будущие дела по пунктам…
– Программа, – чуть поморщившись, подсказал унтерштурмфюрер.
– Да, программа! А чего он, в смысле, я… Ну, король баварский предлагает? Беспорядки не устраивать, налоги платить, в Вермахте служить честно, подчиняться всем требованиям властей. Такое полицейский комиссар потребовать может или гауляйтер. Король же, он…
Нужных слов не хватало, и Локи для убедительности пошевелил пальцами в воздухе.
– Это то, чего хотим от баварцев мы, – немного подумав, пояснил Глист. – Вначале там был абзац про узурпацию власти берлинским правительством, но начальство выкинуло. Не слишком ловко получается, согласен. К сожалению, кое-кто наверху желает, чтобы операция немедленно начала приносить пользу. Надо иначе, согласен. Только как сказать?
– Красиво! – осенило Локи. – Король свой народ любит? Любит! Вот пусть его и хвалит, про всякую старину вспоминает, про победы. Баварская армия, между прочим, в составе Рейхсвера сражалась. Вот об этом и сказать. И батюшку королевского, который генерал-фельдмаршал и герой войны, помянуть…
Уроки Армана-дурачины не прошли даром.
– …Потом про Баварию. Хорошая, мол, страна, лучше не бывает. И горы высокие, и девушки красивые. А дальше все еще лучше всенепременно будет, но для этого порядок требуется…
– …И народное единство, – хмыкнув, перебил Глист. – Вам бы, Локенштейн, передовицы писать.
Писать? Это, значит, чтобы бумажка в архиве осталась? А вдруг в этой Баварии и вправду чего изменится?
– Не мое, господин Виклих. Сказать могу, а чтобы буквами, так не выйдет. А вы… А вы господина Кампо писать посадите, он и так все тайны знает. А человек он образованный, с пониманием.
Глист поглядел прямо в глаза, но Локи чужой взгляд выдержал, даже не моргнув. На том решил и стоять. Пусть господина Кампо, если что, за манифест спросят. А он, Хорст Локенштейн, человек маленький, знать ничего не знал и ведать не ведал. Ему за чужое отвечать ни к чему.
