Для дяди Винни весь этот монолог и предназначен. Ничего важного от нее Геринг услышать не рассчитывает, равно как и убедить дядю в своем англофильстве. Просто общие слова. Серьезный разговор рейхсминистр собирается вести совсем с другими людьми. Сейчас он ждет, что она заговорит о дяде, пустится в тонкости, в нюансы…
– Господин рейхсминистр! Через несколько дней в Берлин приедет лорд-хранитель печати сэр Галифакс. Он будет встречаться с фюрером. Кое-что из того, что он скажет, вам лучше знать заранее… Правительство Его Величества ждет от Рейха взвешенный ответ на свои предложения. Последняя попытка! Когда мой дядя станет членом Кабинета, договариваться будет не о чем. Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль – это война. Вы готовы выслушать?
Она ожидала всякого, но не того, что рейхсминистр полезет в карман своей зеленой охотничьей куртки. Рылся он долго, наконец, вытащив большой носовой платок, принялся протирать вспотевший лоб. Поговаривали, что Герингу приходится менять костюмы несколько раз в день, чтобы ходить в сухом. Морфий не отпускал, напоминая о себе каждую минуту.
– Говорите, – негромко выдохнул рейхсминистр. – Я вас внимательно слушаю.
Ни тени улыбки на лице, и голос совсем другой. Кажется, ее наконец-то приняли всерьез.
– Соединенное Королевство согласно признать нынешние границы Рейха на востоке и на западе, согласно признать аннексию Австрии, Чехии и Швейцарии. При одном условии – это окончательные границы. В противном случае о мире не может идти и речи.
Геринг вобрал в могучую грудь воздух, возмущенно махнул рукой… Их взгляды встретились, и рейхсминистр осекся. Выдохнул шумно, поморщился.
– И еще Данциг. Данциг и «польский коридор». Тогда – да.
Пэл невольно кивнула. Что ж, последняя уступка.
– Великобритания не станет возражать, если Данциг и «коридор» будут включены в Рейх мирно, без насилия. Но война с Польшей – уже европейская война. У нас есть секретное соглашение с Варшавой, сэр Галифакс вас с ним познакомит. Как только соглашение перестанет быть секретным, можете готовиться к мобилизации.
И вновь Геринг ее удивил. Улыбнулся, на этот раз вполне искренне, без тени игры.
– Британская империя – это не только Европа. Сколько вы заплатите за наш нейтралитет, когда на ваши азиатские владения нападут японцы? А они обязательно нападут, господин Рузвельт уже приложил к этому немалые усилия. Соединенные Штаты желают разрушить Британскую империю, стравив ее с Рейхом и Японией. Пусть Правительство Его Величества поинтересуется, что японцы понимают под «сферой сопроцветания», и какое в ней место предназначено Индии.
Рыхлый толстяк исчез, плоть, затвердев, налилась тяжелым металлом. Взгляд ударил огнем.
– Возможен лишь один обмен: Европа – нам, вам – остальное. О частностях, включая границы, можно договориться, причем в вашу пользу, но только сейчас. Когда наши войска сокрушат Польшу и Францию, а Люфтваффе пересекут Ла-Манш, условия станут совсем другими. Передайте это тем, кто вас сюда прислал, леди Палладия!
Удар она выдержала, даже улыбнулась в ответ.
– Рейх – это не только Европа, но и небо над ней. Господин рейхсминистр, неужели вы всерьез рассчитываете на союз с Клеменцией? Эти эмигранты только и ждут, когда вы разобьете Францию, чтобы прийти туда самим. Вашим Люфтваффе пока недоступен космос, у вас нет реактивной авиации, и вы ничего не сделаете с летающим на высоте десяти километров аэродромом.
Геринг пружинисто встал, словно сбросив лишние годы. Шагнул к столу, взял бутылку в руки.
– Очень приличное «шато», леди Палладия. Прислали друзья из Франции, это на юге, как раз там, где жили катары. Пусть глоток совиньона станет точкой нашей интересной беседы.
Разлил вино по бокалам, один вручил ей, второй поднес к губам.
– Cheers! Передайте мистеру Черчиллю, что его племянница честно сражалась до конца. Не ваша вина, леди Палладия, что Рейх уже сейчас сильнее, а в будущем станет сильнее стократ. И знаете почему? Вы все еще живете прошлым веком, а мы стремимся в грядущее.
Откинулся на спинку кресла, слегка взболтнул вино.
– Реактивный двигатель HeS-2A успешно испытан еще в сентябре, сейчас идет работа над следующей модификацией. Что это означает для вас? То, что на летающей над Европой платформе будут размещены наши самолеты.
И опустил бокал на стол, словно ставя печать.
4
Шинели не выдали, и холод сразу вцепился в плечи. Мокрый ветер дул в лицо, тучи стояли низко, чуть не цепляясь краем за камни старой башни. Поздняя осень, время, когда исчезают надежды.
– Смир-р-рно!
В строю их девятеро – те, кто остался под арестом. После завтрака, ничего не объяснив, выгнали из камер и долго держали перед входом на гауптвахту. Ждали молча, кто-то украдкой курил, выводные смотрели в сторону, не замечая. И только когда намерзлись до того, что захотелось обратно за решетку, последовала команда. Выстроили и снова принялись ждать. И наконец…
– Саперы! Меня совершенно не интересует политика. Вас она тоже не должна интересовать. Иначе в трибунале вам придется скверно…
Скальпель! Шинель нараспашку, папироса в затянутых перчатками пальцах.
– Сейчас вы даже не солдаты, это не строй, а парад в борделе. С ублюдками, которых обвиняют в измене Рейху, говорить не о чем. Но!..
Рука с папиросой взлетела вверх.
– Даже у таких, как вы, имеется шанс. Последний! Для выполнения специального задания командования требуются добровольцы. Повторяю: только добровольцы. Ничего обещать не могу, кроме одного – это обязательно вам зачтется. Если на ваших руках нет крови, в трибунале отделаетесь легким испугом.
Лонжа стоял, где ему и положено, ближе к левому флангу. Он не ошибся, жизнь делала очередной круг, повторяясь даже в мелочах. Точно так же их строили в Губертсгофе, и серый гауптман тоже блистал красноречием. Тогда звали умирать в Вайсрутению, теперь же… Догадаться нетрудно.
– Вы будете участвовать в эвакуации склада. Грузить снаряды не придется, этим займутся заключенные. Ваше дело – осуществлять контроль и общее руководство. Почему? Потому что до тех пор, пока в Горгау стоит гарнизон, за склад отвечает Вермахт. Это, во-первых. А во-вторых, у меня нет ни малейшего желания гибнуть из-за того, что какой-то недоумок выронит снаряд или пожелает его расковырять. До окончания работ жить станете в казарме, следственные действия производиться не будут. Итак…
Прошлой ночью Лонжу снова выпустили в тюремный коридор, и он смог поговорить с каждым. Камрады вновь предлагали побег, другие, более осторожные, думали о том, что придется говорить на следствии, но о подобном не догадывался никто. И сейчас каждому придется решать за себя.
– …Все, кто согласен, по моей команде делают шаг вперед. Внимание! Шаго-о-ом марш!
Первыми решились трое с правого фланга, затем еще двое. Место справа опустело, и Лонжа поглядел на стоявшего следующим дезертира Любека. Тот, заметив, молча покачал головой. Лонжа был с ним согласен. Бессмысленно! «Заговорщиков» никто не помилует, а крепость Горгау – не белорусский лес.
