У нас со связностью не очень. «Однажды лебедь, рак да щука задумали сыграть квартет» – это про нашу экспедицию…
Выдохнули в зале не только мы – вся мафия расслабилась и начала кучковаться. Брилёв попрощался с Унгасаном и пошел к военачальникам рангом пониже. Унгасан тут же вцепился в Газина и что-то ему затараторил в ухо, нарушая разом и дворцовый этикет, и местную технику безопасности, по которой от вождя до гостя, не состоящего в родстве с династией Ун, должна быть минимум вытянутая рука, а лучше полторы.
Есть польза от барабанов, ничего ты здесь не подслушаешь без технических средств. Мы-то потом все расшифруем, а для местных невинный дипломатический шпионаж весьма затруднен… А вот и Унгелен, мой спаситель. И тоже подошел вплотную.
– Спасибо, друг, выручил, – сказал я. – А что это было?
– Ну… Я думал, все понятно.
– Да ничего не понятно! И нас сегодня встретили с таким почетом… Почему?
– Это личное. Для тебя и полковника, личное. Так решил отец.
– Но… Мы не привезли ему хороших новостей. Кажется, он это уже понял.
– Он знает. Я сказал.
Понятненько. Голову даю на отсечение, гражданин Сорочкин устроил своему юному другу политинформацию о текущем моменте.
– Мне Леша объяснил, что дела совсем плохи, – бросил Унгелен с самым простодушным видом. – Ты так смотришь… Ему нельзя было об этом говорить?..
Еще как нельзя. Вот же морда кагэбэшная! И ведь Сорочкин был на инструктаже перед высадкой, где я просил: ребята, у нас все сложно, но чтобы аборигены не решили, будто все еще хуже, не говорите с ними о политической ситуации на Земле. Ляпнете, не подумав, а они неправильно поймут. Разъяснять туземцам наши внутренние проблемы имеет право только дипмиссия, а вы молчите, пожалуйста. Ссылайтесь на меня. Пусть ко мне идут, если им интересно.
Ну, Леша, вернись на базу – устрою тебе допрос с пристрастием. Надо будет найти пассатижи. У полковника одолжу. А ведь отличная мысль! Побуду сволочью, чисто из интереса, я же не знаю, каково это, а тут отличный повод. Как тварь последняя, зайду к Газину и скажу: товарищ полковник, выручайте, есть мнение, что Сорочкин гонит папуасам дезинформацию, берите Трубецкого и пассатижи, устроим гаду вскрытие… С тех пор как у нас сократили особиста, Трубецкой отвечает за контрразведку тоже. Майору понравится допрашивать Сорочкина, он его терпеть не может.
– У Леши немного другая профессия, – процедил я.
– А моя профессия – так нравиться людям, чтобы они мне все рассказывали, – заметил Унгелен скромно. – Это ведь твои слова, я помню. Леша не виноват, не наказывай его.
Он легонько взял меня за локоть, чем снова озадачил, как сегодня утром, когда здоровался, как с равным. Конечно, психологически я для него – дядя, и так будет еще долго. Но у аборигенов психология ничего не значит против статусных игр. Вернее, статусы во многом заменяют психологию. Делают все очень простым и ясным. Оставляют большие допуски и задают жесткие рамки. Принцессе можно спать с рыцарем, но замуж она выйдет за принца… О чем это я?
Мы пошли в угол зала, подальше от оркестра.
– Не волнуйся, я не могу никого наказать, ну что ты.
– Можешь, – сказал Унгелен уверенно. – Если надо, ты и убить можешь. Сестра говорит, ты равно способен и на благороднейший поступок, и на лютое злодейство во имя своего народа. Как мне нравится это ваше слово – лютое! Оно такое… лютое! Оно холодное. Ледяное, как ваша зима.
Я счел за лучшее промолчать. Не знаю насчет убийства, но чего у меня точно не отнимешь – я всегда могу счесть за лучшее промолчать. Очень помогает, когда от неожиданности потерял дар речи.
– Вот что я люблю, – продолжал Унгелен, – это слова. И как здорово, что вы принесли нам литературу. У нас бы такое выдумали очень нескоро. А теперь мы ее немного придержим для себя. Народ как-то раньше обходился без романов – и еще потерпит. Да и наша письменность не подходит для художественной прозы. Нам придется создать литературный язык и обучить людей понимать его. Мы этим потом займемся. И вот когда я состарюсь… Ага, ты понял. Я назову свою книгу «Повесть о русских друзьях». И по ней будут учиться читать… Хорошо, ты готов? Слушаю тебя, советник.
Я встал спиной в угол. Слава богу, здесь пока еще никто не умеет распознавать по губам русскую речь, но все равно Унгелену, с его смешанной мимикой, лучше отвернуться от публики. И руки держать на поясе. Он уже это сделал, заткнув большие пальцы за ремень. Моя школа.
– Мои новости краткие и неутешительные, младший вождь Унгелен. На Земле сложилось общее мнение, что раз вы слушаете только русских, значит, долг России – повлиять на вас. Привести, извини за выражение, в цивилизованный вид. Таким образом, ООН пытается навязать России задачу, которую та не хочет выполнять, и впоследствии – ответственность за то, что задача не будет выполнена. Тогда они придумают, как отодвинуть Россию в сторону, чтобы не мешала. Пока что на нас просто давят, требуя, чтобы мы уговорили вас вступить в ООН, и никаких других вариантов никто слышать не желает. Каких действий от вас ждут на этом пути, ты помнишь. Россия понимает, что они неприемлемы для династии Ун, и уважает ваше мнение. К сожалению, запрет на культурный обмен, торговлю и выезд отсюда продлен на неопределенный срок. Короче говоря, ничего не изменилось. Стало только сложнее. Если раньше еще были какие-то разночтения, то теперь это согласованное желание большинства государств Земли. Некоторые молчат, но и только. Я уполномочен передать великому вождю Унгусману, что Россия будет выжидать. У нас пока нет решения. Мы – одни против всех.
– Именно это я и сообщил отцу, – сказал Унгелен. – Примерно теми же словами. Но я передам и твою речь в точности. Нам уже ясно, что случилось. На Земле не верят честным людям, и все остальные решили, что вы хотите их обмануть.
– Да если бы! – бросил я в сердцах. – Обманул бы за милую душу! И уже наплевать, что вы тут обо мне подумаете.
– Не надо. Пускай отец их обманет. У него это получится лучше.
У меня от такого заявления чуть глаза на лоб не полезли.
– Он все понял, – сказал Унгелен и придвинулся ближе. – Он не может остановить войну. Значит, ему придется ее выиграть.
Я похолодел. Во всех смыслах – и климатик наконец-то справился с перегревом, и в сердце воткнулась ледяная игла. Теперь ясно, что означала загадочная активность, которую Калугин засек и обработал.
Сам Костя ошивался поблизости и водил глазами по залу туда-сюда с таким видом, словно он мой телохранитель. Отпугивал непрошеных собеседников. Как будто кто-то сунется к младшему вождю Унгелену, когда тот говорит со мной. Умеет Константин прикинуться занятым человеком.
Вдруг захотелось его прогнать. Он нарушал наш тет-а-тет. Окажись рядом полковник Газин, я был бы даже рад. А с Костика что толку. Он только испугается того, что я сейчас узнаю.
Я-то не боюсь. Не имею права. Мне приказано выжить.
