– Я дам вам «парабеллум».
– Простите?..
– Мне пора идти к «спецам», чтобы сказать им… Неважно. Короче, время дорого. А вы работайте по своему плану, желаю удачи. Вон сидит такой Чернецкий, испереживался весь… А я понятия не имею, что вы знаете код спускаемого аппарата. И что у вас инструкция поступать по совести.
– По своему усмотрению, – поправил я.
– А есть разница?.. Вашу руку, советник. Кстати, вы почему такой шляетесь по территории, вместо того чтобы отдыхать? Вы же заступаете во дворец в ночную смену, разве нет? Спокойного дежурства. И поклон от меня нашей принцессе.
Я чуть было не козырнул, но вовремя припомнил, что «к пустой голове руку не прикладывают». Вдруг запершило в горле. К чему бы это? Надеюсь, не к ветрянке. Анализ, что ли, сдать внеплановый. У нас уже пошел второй десяток с повторной, и Шалыгин приказал всем бояться.
Да, нынче вечером командир воздушного судна Чернецкий полетит совершать подвиг, а советник Русаков пойдет во дворец на ночное дежурство. Что вы чувствуете, советник, когда втыкаете шприц…
У девочки было две сестры, умерших детьми, и она говорит о них так, будто те на минуту вышли. У аборигенов своя философия смерти. Те, кого они любили, остаются с ними навсегда. История из жизни прапрапрапрадедушки никогда не станет байкой или анекдотом – поколение за поколением будет пересказывать ее слово в слово и жест в жест, без малейших искажений. Зато негодных людей тут забывают наглухо, просто стирают из памяти рода и племени. Как при этом рефлексируется негативный опыт, мы пока не разгадали. Если поймем, нас ждет форменный переворот в психологической науке. Возможно, мы станем намного счастливее…
Я подошел к конвертоплану, Чернецкий открыл дверцу.
– Код от спускаемого – надо?
– Черт побери! – летчик криво усмехнулся. – Я должен Алику бутылку. Он сказал, что Газин примет вас в игру, а я, грешным делом, засомневался.
Ну спасибо.
Я открыл было рот, чтобы ляпнуть: «Это кто еще кого принял…» – и закрыл. Считаете меня тут мальчиком на побегушках, ну и бог с вами. Вдруг пришло осознание, что я ни капельки не обижен таким принижением своей роли, да и вообще наплевать. Результат важнее.
Кажется, я наконец-то бросил играть в дипломата – и стал дипломатом. Поздновато созрел. Но, как сказал бы Тунгус, чтобы кем-то стать, надо им быть. Я – могу. Я гожусь для серьезного дела, от меня есть польза, и идите вы к чертовой матери.
Видимо, некое внутреннее напряжение все-таки отразилось на моем лице, поскольку Чернецкий поспешно добавил:
– Не в вас сомневался – в полковнике.
А я улыбнулся в ответ и сказал:
– Да мне все равно.
Прозвучало это несколько иначе и довольно экспрессивно, но смысл я вам передал в точности.
У бравого летчика очень смешно отвисла челюсть.
Он, наверное, думал, я и слов-то таких не знаю.
* * *
На санитарное дежурство во дворец я заступал к шести вечера и отдохнуть не успел. Не расслабишься, когда такие события. В иных обстоятельствах я мог бы рассчитывать подремать на посту, но нынче, сдается мне, спать не будет никто.
Я взял в санчасти перезаряженную аптечку, сел в джип, но поехал не к городу, а на летное поле. У меня еще был запас по времени, и хотелось посмотреть, как там наши заговорщики.
Все добровольцы оказались в сборе: оба экипажа, хмурый Акопов, сосредоточенный Чернецкий, четверо спецназовцев – трое рядовых и немолодой сержант, – полковник Газин и капитан Петровичев. Обступили трехмерную карту пещеры-«хранилища», а внутри нее разгуливал Билалов и тыкал пальцем, что-то объясняя.
Один боец, здоровенный дядька, показался мне даже со спины каким-то слишком знакомым, и я пару раз моргнул: не мог поверить своим глазам.
Нет, не ошибся. Это был отец Варфоломей.
В обвесе полевого медика.
И с пулеметом.
Вместо наградной фиолетовой скуфьи, которой святой отец очень гордится, на голове его красовалось нечто по-своему не менее почетное. Оно еще и многое объясняло. Да чего там – все объясняло.
Батюшка надел краповый берет войск спецназначения.
Мне никто особо не обрадовался, я тут был лишний. Как всегда. Словно меня и не «приняли в игру». Правда, капитан, против обыкновения, пожал руку и даже выдавил нечто вроде кривой улыбки… Чернецкому я показал глазами на батюшку. Летчик пожал плечами:
– Говорят, он пришел к спецам уже в берете и что-то им сказал. А те уступили ему место и дали пулемет. А я подумал, что двадцать-тридцать кило для нас не критичны, зато Божьим словом и пулеметом можно сделать много хорошего.
– А что полковник?..
– Да он как увидел батюшку в этом образе, только и брякнул – ну, здрасьте, отец Варлорд. А отец Варлорд ему и говорит: там, в пещере, чертово отродье, его крошить – самое богоугодное дело, поэтому я здесь… И что Газину ответить? Как он попа выгонит, если тут все добровольцы, а главное, нас здесь нет и быть не может и ничего не происходит? Но, знаете, мне кажется, он даже малость повеселел…
Поднялся и ушел в сторону каньона вертолет спецназа, назначенный спасательным. Пора начинать. Полковник открыл было рот – и осекся. Он глядел через мое плечо, и выражение лица у него было сложное.
Со стороны города к нам шел Тунгус.
Великий вождь, облаченный в парадную тогу, небрежно помахивал «маршальским жезлом». Смотрелся беззаботным, словно на прогулку собрался. И никаких признаков болезненного состояния. Рослый пятидесятилетний красавец, запрограммированный природой на долгую счастливую жизнь, а земная медицина даст ему еще под сотню лет форы. Конечно, если отобьем вакцину у термитов и та окажется рабочей. Впрочем, не верю я, что вождь умрет, если заразится. Помучается, но выкарабкается.
Земляне изобразили приветственные жесты, кому какие положено, а мы с полковником, обозначив взгляд в глаза вождю, уставились друг на друга и сунули в рот по зубочистке: говори с нами, о великий, мы все внимание.
– Давно хотел полетать, – сказал великий. – Самое время.
Полковник несколько раз моргнул, нервно прожевал зубочистку и чуть не проглотил ее. На его лице я прочел замешательство и мольбу о помощи. Он откровенно не понимал, как дальше себя вести.
– Друзья мои, давайте говорить, как принято у вас, – разрешил вождь. – Нет времени для церемоний. А ты молчи. И ты. И ты тоже.
Жезл указал на Петровичева, Акопова и Билалова. Экипажи и стрелков вождь просто не рассматривал, да те и не рвались в собеседники.
– Господин великий вождь, разрешите обратиться к товарищу полковнику? – ляпнул Петровичев, взяв под козырек.
Господин великий вождь гавкнул на капитана так, что тот едва не упал.
Местный смех в исполнении Тунгуса, с его необъятной грудной клеткой, достигает на полной громкости уровня сенбернара.
