— Недурно, доктор!
— Это бог знает что такое, Иван Дмитриевич! Да неужели во всей этой истории есть хоть доля правды?
Путилин усмехнулся.
— Отчего бы и не так! Ты ведь сам частенько толковал мне с жаром о материализованных духах. — Он потер руки и добавил: — Гм… После чисто реальных дел мы опять с тобой вступаем в область мистики, хиромантии, магии, словом, в оккультное царство. Но нет, какова штучка московский коллега!
— Какая штучка?
— Да хитрость его.
— В чем хитрость?
— Ты не догадываешься?
— Нет.
— Ах, доктор, ты поразительно недальновиден. Ты знаешь В.?
— Знаю.
— Ты помнишь, как он бесился, когда я раскрыл Иверское дело?
— Как не помнить…
— Ну так вот, теперь он хочет дать мне реванш и посрамить непобедимого Путилина. Его обращение ко мне есть обращение саддукея и фарисея: авось не разрешит, дескать, вопроса. В случае, если мне не удастся распутать эту загадочную историю, он будет иметь возможность только ликовать: «Видите, и на Путилина бывает проруха».
Гениальный и благороднейший сыщик тихо рассмеялся.
— Так отчего же тебе бы не отклонить приглашение? Ты ведь не обязан помогать своему московскому коллеге.
Помню, каким огнем загорелись его глаза и с каким удивлением посмотрел он на меня!
— Спасибо за совет. Он странен из твоих уст. Тебе, кажется, пора бы знать, что я всегда принимаю интересный вызов. Не в моих правилах отступать пред какой бы то ни было опасностью.
Он сел за письменный стол и написал шифрованный ответ:
«Советую поторопиться поимкой Петра Великого или его самозванца, иначе поймаю я. Выезжаю.
Путилин».
На Московском вокзале нас встретил В.
— Ну, пойман? — были первые слова Путилина.
В. передернуло.
— Смеяться изволите, дорогой Иван Дмитриевич, а мне-с не до смеху.
— Заели небось высшие? Подайте, дескать, нам страшного призрака в двадцать четыре часа, на то вы начальник сыскной полиции. Знакомая штука! Утешьтесь, коллега, меня шпыняют этаким манером не хуже вашего.
Мы сели в коляску. Был поздний вечерний час. Погода отвратительная. Дул порывистый холодный ветер, пахнувший осенью-смертью. Моросил мелкий противный дождь. Сквозь эту сетку мрака и дождя тускло светились унылым красновато-желтым светом керосиновые лампы уличных фонарей. Их колеблющееся пламя, робко мигая, наводило тоску.
— Через Сухаревку! — отдал приказ кучеру Путилин.
Он молчал, зябко поводя плечами.
Вот и она, виновница волнения Москвы, Сухарева башня.
В этой мгле противного осеннего вечера, почти не освещенная уличными фонарями, она казалась какой-то необычайно странной, неуклюжей громадой.
— Бр-р, — услышал я восклицание московского шефа сыскной полиции.
— Вам холодно? — насмешливо спросил его Путилин. — Или… неприятное воспоминание?
— И то и другое вместе, ваше превосходительство, — ответил тот.
Путилин, когда мы поравнялись с башней, быстро выхватил свой потайной фонарь и направил сильный свет рефлектора на ту башенку, около которой появился загадочный призрак.
— Эта башенка?
— Да, эта, Иван Дмитриевич.
— Скажите, когда вы увидели привидение на крыше башни, как вы поступили?
Разговор происходил в номере гостиницы «Лоскутной», самой лучшей в Москве.
— Я решил немедленно исследовать внутреннее помещение башни.
— И?
— И ничего, буквально ничего не обнаружил.
Приют мышей и сов
На следующее утро Путилин сделал несколько визитов. Его приезду страшно обрадовались.
— Сделайте милость, почтеннейший Иван Дмитриевич, распутайте это диковинное дело! Освободите Первопрестольную от страшного призрака!
— Постараюсь, — улыбался великий сыщик.
— А как вы полагаете, трудно это?
— Попробуйте! — отшучивался он.
Он заехал за мной вместе с В., и мы втроем отправились в неведомое для меня путешествие.
— Можно узнать, куда мы едем?
— Отчего же нет, доктор! Мы будем осматривать Сухареву башню. Надо же мне взглянуть, что такое там творится.
…С чувством жгучего любопытства подошел я к дверям башни, ведущим в ее таинственное нутро.
— Где только не приходится мне бывать с тобой, Иван Дмитриевич! — сказал я Путилину.
— Раскаиваешься или нет? — улыбнулся он. — Ну-с, позвольте мне ключ!
Он взял огромный ключ и, прежде чем сунуть его в замок, внимательно и удивленно-пристально стал разглядывать последний. Мне показалось, что Путилин даже соскоблил что-то с замка.
С тихим протяжным визгом-стоном раскрылась старая железная дверь. Этот противный визг долго стоял у меня в ушах, отдаваясь тревожно-тоскливо в сердце.
— Ну, пожалуйте, господа! — с дрожью в голосе произнес В. и пошел вперед.
Путилин спокойно захлопнул дверь.
Дзинь — хрипнула дверь.
Путилин зажег свой знаменитый потайной фонарь. Это было необходимо, ибо здесь царила почти могильная тьма. Запах сырости, плесени, какого-то тлена, точно в склепе, стоял в воздухе.
Мы стали подниматься по узкой-узкой каменной лестнице. Несколько раз я спотыкался, а раз чуть не упал — из-под ноги вырвался обрушившийся кирпич.
— Какая ветхость, — пробормотал Путилин.
Скоро наше восхождение окончилось.
Лишь только мы собрались войти в какое-то темное помещение, напоминающее комнату-конуру со сводчатым потолком, как оттуда вылетело что-то большое, черное, чем-то махающее.
— У-у, ха-ха-ха! — прокатился над нашими головами крик-хохот. Это было до такой степени неожиданно и страшно, что у меня кровь заледенела в жилах, а московский коллега Путилина отшатнулся, едва не упав в пропасть лестницы, и громко вскрикнул.
Один только Путилин, этот человек поразительного хладнокровия, остался невозмутимым.
— Не бойтесь, господа, это еще не наш призрак, это почтенные совы. Они устроились здесь премило.
Действительно, лишь только мы вошли в башенную комнату, целая масса крыльев захлопала над нашими головами. К этому неприятному шуму примешивался еще громкий писк, визг стаи крыс, пробегавших мимо наших ног.
— Вот это будет поопаснее и сов и, пожалуй, самого призрака. Эти грызуны могут разорвать здесь всякого так же, как разорвали они епископа Гадона. Черт возьми, призрак — существо, безусловно, храброе!
