— Это уже себе безобразие! — кричал он с сильным еврейским акцентом.
— Но чем мы виноваты?
— Тем, что столько времени ни черта не делаете!
— Когда не удается… Ну, что же поделаешь тогда?
Копельман даже затопал ногами.
— А деньги брать умеете? Каждую неделю вы требуете авансы, а сами…
— Извиняйте нас, Лазарь Борухович, эти авансы идут ведь в счет платы.
— Еще бы я вам дарить деньги стал! — злобно расхохотался владелец таинственной конторы. — А вы думаете легко деньги вперед авансами давать? Откуда я буду их брать, коли нет оборота? Вы только все сосете Лазаря Боруховича, а Лазарь Борухович совсем без денег сидит!
— Ну, положим… — усмехнулся один из агентов.
Копельман побагровел:
— Что? Вы считали у меня деньги в кармане?
— А отчего бы и не знать их, господин Копельман? До нас доходят слухи, за сколько вы продаете то, что мы добываем.
Копельман несколько смутился, осекся:
— А много-ли чего хорошего вы добыли за последнее время? Ведь это все товар второго, даже третьего сорта.
— Ну, положим, — вмешался второй агент, повторяя восклицание своего приятеля, — товар третьего сорта не идет туда, куда вы сбыли наш.
— Довольно! Ша! О чем вы галдите? — сдался Копельман. — Давайте лучше о деле говорить. — Они сели на диван у круглого стола. — Я получил заказ из Константинополя. Надо как можно скорее его выполнить, иначе он попадет в другие руки. Вы знаете сами, что Финкельштейн объявил нам конкуренцию. Или вы лучше ему хотите работать?
Агенты промолчали, но выразительно переглянулись:
— Но товар должен быть самого высокого качества. О! Он пойдет в такое высокое место!
Копельман почтительно поднял указательный палец, унизанный перстнями, вверх:
— К-ха! Что это должен быть за товар! Вы имеете что на примете? — и он выжидательно уставился отвратительными круглыми глазами на молодых людей.
— Есть.
— Да, можно постараться раздобыть, — подтвердил и другой агент.
Глаза содержателя конторы засверкали:
— О! И это правда? Вы даете ваше честное слово?
— Ну, ну, можно и без клятв дело делать. Только вы должны знать, Лазарь Борухович, что для этого потребуются деньги на расходы.
Лицо Копельмана скривилось:
— Деньги! Деньги! Вы только об этом и говорите! Фу! Вы сначала дело сделайте, а потом о деньгах будем обсуждать.
Агенты цинично-откровенно свистнули и рассмеялись.
— Тогда поздно будет, господин Копельман. Мы друг друга знаем. А, впрочем, если вам не угодно, мы станем обращаться к Финкельштейну. Ему как раз такой товар надо…
Копельман заскрипел зубами.
Имя его конкурента всегда приводило его в бешенство.
— Сколько?
— Рублей триста.
— Что? — Копельман вскочил.
— То, что вы слышите.
— Но извините себе, это денной разбой!
— Будто бы, Лазарь Борухович? Вам триста жалко? А сколько вы от Сахиниди получили вчера?
Кипельман трагическим жестом схватился за свою круглую, полуплешивую голову:
— Двести!
— Триста, и ни копейки меньше!
— Ай-вай-вай! — жалобно простонал владелец конторы, вытаскивая толстый засаленный бумажник:
— А если не удастся?
— Тогда мы или вернем деньги, или сочтемся на другом товаре. Но мы думаем, что все удастся.
Похищение девушки
Шумно, нарядно, красиво на городском одесском бульваре, откуда открывается такой прелестный вид на море, раскинувшееся необозримой пеленой.
Сюда собирается вся Одесса подышать воздухом моря, послушать оркестровую музыку, показать наряды, пофлиртовать.
В то время Одесса, эта черноморская красавица, особенно изобиловала разноплеменностью. Гортанный говор, чуждый жаргон так и висели в воздухе.
Было около девяти часов вечера. Бульвар кишел публикой.
— Какой дивный вечер!
— Чудесный!
— Не правда ли, Женя, ты не раскаиваешься, что отправилась сюда?
Разговор происходил между двумя девушками-подругами: одна была дурнушка, другая, которую звали Женей, — поразительная красавица.
Взоры мужчин с восхищением останавливались на прелестном лице девушки, на ее фигуре, роскошно развившейся под солнцем благодатного юга.
— Какая красавица! — несся ей вслед восторженный шепот.
— Кто это? — спрашивали флаперы друг друга.
Некоторые отвечали незнанием, но были и такие, которые называли ее Евгенией Петровной Назимовой, дочерью весьма почтенных, состоятельных родителей.
Красавица девушка, мило и скромно одетая, чувствовала себя неловко под перекрестными взглядами любующихся ею мужчин.
— Пойдем, Сонечка, домой… Довольно гулять, — обратилась она к подруге. Та запротестовала:
— Как, так скоро?!
— Неловко… Мы — одни.
— Велика беда! Авось нас не съедят.
Однако Назимова настояла, и обе подруги пошли к выходу с бульвара.
В ту секунду, когда они поравнялись с выходом, к ним поспешно подошел господин, безукоризненно одетый, в золотых очках. По-видимому, он был несколько взволнован.
— Простите, сударыня, вы — Евгения Петровна Назимова? — обратился он к красавице девушке, почтительно снимая цилиндр.
Обе подруги испуганно отстранились.
— Что вам угодно? — дрожащим голосом спросила Назимова.
— Ради бога, сударыня, не волнуйтесь и не принимайте меня за уличного фланера-нахала. Я послан за вами.
— Вы? За мной?
Обе подруги глядели широко раскрытыми глазами на странного господина.
— Да. Я за вами.
— Кем же? Что это значит? Кто вы?
— Я послан вашей матушкой. Я — доктор и хороший знакомый вашего батюшки. С вашим отцом сейчас случился удар. Оставив около него своего коллегу, я бросился вас разыскивать. Нас ожидает карета. Торопитесь.
Назимова смертельно побледнела.
— Господи… да не может быть… с папой удар?
— Да, да. Скорее, скорее!
Он взял под руку обезумевшую от испуга и горя девушку.
Подъехала карета.
— И я с вами. Можно? — взволнованно спросила доктора подруга Назимовой.
— Ради бога, не задерживайте, мадемуазель. Дорога каждая секунда! — властно проговорил незнакомец, быстро вскакивая в карету и резко отстраняя ее.
