Для меня вдруг стало все совершенно ясно. Очевидно, негодяи, кравшиеся за нами, сообразили, что я их заметил, и придумали этот хитрый маневр: бросились в глубокую канаву, наполненную снегом, и поползли под снегом.
Вдруг Путилин круто остановился.
В ту же секунду, испустив короткий крик, красавица Аграфена одним прыжком бросилась на него.
В руках ее сверкнул огромный нож, которым она взмахнула над шеей Путилина.
— Убирайте того! — громко крикнула она.
Из канавы, как белые привидения, выскочили трое разбойников, и два из них бросились на меня, а третий — на помощь к разбойнице.
Быстрее молнии я выхватил револьвер и выстрелил в негодяев.
Один из них с воем и хрипом раненого кабана грохнулся на снег.
Вслед за моим выстрелом, почти одновременно, гулко прокатился второй.
«Господи! Слава Богу! Стало быть, жив Путилин!» — пронизала меня радостная мысль.
Негодяй с ножом на меня наседал. Отстреливаясь от него, я обернулся и увидел такую картину: разбойник, бросившийся на помощь к своей страшной сообщнице, корчился на снегу, очевидно раненный, а Путилин с Груней катались по снегу в упорной, ожесточенной борьбе.
— Помоги, друг… Это не женщина, а дьявол! — хрипел Путилин.
— Отрежу! Сейчас отрежу твою поганую голову! — неистово-дико кричала страшная злодейка.
Я видел, как нож сверкал в воздухе и опускался на Путилина.
Не помня себя, я бросился к нему на помощь, но вдруг страшным ударом рыжего детины, по которому делал промахи, был сшиблен с ног.
— Попались дьяволы! — захрипел он.
Я закрыл глаза, приготовившись умереть.
— Держитесь! Напрягайте последние силы! — вдруг загремели голоса.
Я раскрыл глаза, потрясенный, недоумевающий, и увидел, как разбойник, уже заносивший над моим горлом нож, задрожал, выпустил меня из своих железных объятий и бросился бежать.
Я быстро вскочил на ноги, не веря произошедшему чуду: со всех сторон из леса к нам бежали полицейские и солдаты.
Груню отрывали от Путилина. Она так крепко и цепко впилась в него, что потребовались усилия нескольких полицейских, чтобы оторвать ее от моего друга.
— Ты жив? Не ранен? — подбежал я к нему.
— Кажется, не ранен! — хладнокровно проговорил Путилин.
— Ну и баба! — громко смеялись солдаты и полицейские, обрадованные, что мы живы. — Этакая силища!
Они крепко держали ее за руки. Красавица Аграфена вырывалась из их рук отчаянно. Она волочила за собою то в ту, то в другую сторону четырех здоровых мужчин!
— Ну, здравствуй, Грунечка! — подошел к ней Путилин. — Небось догадываешься, кто я? А? Я — тот самый, которому ты хотела отрезать двенадцатую голову.
— Постылый! Эх, жаль, сорвалось! — исступленно вырвалось у нее.
Лицо ее было страшно. Красивые глаза ее почти вышли из орбит и метали пламя какого-то животного бешенства.
— Ну, а теперь, господа, скорее, скорее к притону! Оцепите всю местность, да, кстати, подберите этих негодяев. Они, кажется, еще живы! А красавицу мою держите крепче!
Мы, сопровождаемые полицейскими и частью солдат, почти бегом бросились к кабаку-притону «Расставанье».
Он был темен, как могила!
— Где же мои агенты? Неужели негодяи убили их? — тревожно шепнул мне Путилин.
С револьверами в руках мы поднялись на крыльцо трактира. Ни луча света! Ни звука!
— Стойте здесь, молодцы! — приказал Путилин солдатам. — Охраняйте этот выход, а мы пойдем во двор.
Ворота были раскрыты настежь. Виднелись свежие следы полозьев троечных саней.
— Так и есть: они только что удрали на нашей тройке!
Мы принялись осматривать внутренность двора.
— Васюков, Герасимов! — громко кричал Путилин, обегая двор.
— Скорее! Скорее! На помощь! — вдруг раздались крики из темного вертепа.
Блеснул огонек. Он моментально стал разгораться в яркое пламя, и в ту секунду, когда мы ломились в заднюю дверь, чем-то забаррикадированную, в трактире уже бушевало море пламени.
Вдруг со звоном разлетелась оконная рама, и один за другим оттуда выскочили наши агенты.
— Живы? — радостно вырвалось у Путилина. — Говорите скорее, что там делается?
Агенты были в крови.
— При ваших выстрелах и при вашем приближении негодяи поняли, что все погибло. Часть их успела удрать, а хозяин, быстро потушив лампы, заметался, как угорелый. Мы притаились за столами. Тогда, очевидно, хозяин и еще несколько оставшихся воров выплеснули керосин и зажгли его, чтобы, пользуясь суматохой пожара, спастись бегством.
Внутри домика все трещало.
— Сдавайтесь! — крикнул Путилин. — Вам не уйти, вы оцеплены. Сдавайтесь или вы сгорите!
Минута, другая… Наконец, задняя дверь распахнулась и из нее прямо в руки полицейским попало человек десять мрачных аборигенов страшного вертепа.
Наступало уже утро этой зловещей ночи, когда мы, разбитые, потрясенные, привезли, вернее, привели нашу славную добычу.
Только у заставы мы нашли подводы ломовых, на которые усадили пленных и сели сами.
Путилин ликовал. Мы все горячо поздравляли его с блестящей победой.
Вся его шуба была в клочьях. Это красавица Груня во время борьбы располосовала ее своим страшным ножом.
Несмотря на ужасное утомление, Путилин сейчас же по прибытии приступил к ее допросу.
— Слушай, Аграфена, ты попалась. Запираться теперь поздно, глупо. Скажи, неужели это ты отрезала все одиннадцать голов?
— А тебе не все ли это равно? — дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь и хищно оскаливая свои ослепительно-белые зубы. — Что вот тебя не прирезала — про это жалею!
— Скажи, ты догадалась, что это я приехал к тебе в гости? — полюбопытствовал Путилин.
— А ты полагал нас провести? — цинично расхохоталась Груня.
— Ты что же — атаманша?
— Атаманша.
— Кто же твои сообщники? Предупреждаю тебя: если ты откровенно сознаешься во всем и выдашь твоих молодцов-удальцов, ты можешь рассчитывать на снисхождение суда.
— А если и не выдам, так дальше Сибири не угоните! — расхохоталась она. — А оттуда — эх, как легко убежать!
Я не буду рассказывать вам всех подробностей длинного, запутанного следствия. Главное мое внимание было сосредоточено, конечно, на яркой, поразительной личности атаманши-головорезки Груни.
Ни до, ни после этого мне не случалось видеть женщины, подобной ей. Это был действительно дьявол в женском образе.
