— Бог с ними, бог с ними, с этими деньгами! — вырвалось у Беловодова. — Жива бы была моя дорогая Наташа!
Через три месяца в Н-й церкви состоялось бракосочетание Наталии Приселовой с Беловодовым. Как потом мне довелось случайно узнать, старый барин-негодяй кончил плохо: попавшись в шулерском приеме, он пустил себе пулю в лоб.
Петербургские вампиры-кровопийцы
Страшный бальный гость. Драма в будуаре графини
Несмотря на поздний ночной, вернее, ранний утренний час (было около пяти часов утра), у роскошного дома-особняка графа и графини Г. царило большое оживление.
Один из их частых и блестящих балов кончался. Начался разъезд гостей, сплошь принадлежащих к петербургскому высшему свету, к самым отборным сливкам его.
— Карета его сиятельства князя В.! — зычно кричал огромный швейцар в расшитой ливрее с булавой.
— Сани ее сиятельства графини С.!
— Карета барона Ш.!
Выкрики шли непрерывно.
К подъезду, ярко освещенному, подкатывали экипажи.
Из подъезда, закутанные в богатые собольи ротонды, шубы, шинели, выходили великосветские гости и, поддерживаемые ливрейными лакеями-гайдуками, усаживались в кареты и сани.
— Пшел! — раздавался приказ, и лошади, застоявшиеся на морозе, дружно подхватывали.
Разъезд затихал.
Все реже и реже сверкали рефлекторы каретных фонарей у подъезда роскошного особняка, и скоро их уж совсем не стало видно.
Разъезд окончился, резная, с зеркальными стеклами дверь закрылась.
В морозной зимней ночи воцарилась удивительная тишина.
Некоторое время еще из окон графского особняка вырывались волны яркого света от золоченых люстр, бра, канделябр, но мало-помалу огни стали притухать то в одном, то в другом окне.
Блестяще-феерическая «иллюминация» вечно пирующего в утонченных празднествах-оргиях российского барства погасла.
Дом-дворец погрузился во тьму.
Но там, внутри этого палаццо, жизнь еще не совсем замерла.
Еще сытые, вернее, пресыщенные, развратные лакеи в своих смешных камзолах и гамашах спешно свершали, доканчивали свою работу: крали объедки и опивки с барских столов и приводили в порядок анфиладу роскошных зал и гостиных, стараясь оставить себе поменьше труда на утро, к которому все должно было принять свой обычный вид.
— Довольно, ступайте спать… В девять часов утра докончите все остальное! — внушительно отдал «ордонанс» тучный, упитанный мажордом.
И все разошлись.
…Графиня встретилась со своим великолепным супругом у дверей своей половины.
— Ах, Надин! Всегда, всегда — царица бала! — восторженно поцеловал он руку жены.
— Но как я устала! Спокойной ночи, впрочем, утра? — томно улыбнулась она, целуя его в лоб.
Вот и ее будуар, такой нарядный, красивый, весь пропахший запахом ее любимых духов.
— Скорей, скорей в постель! До смерти устала!
И, упоенная сознанием своей красоты, молодости, блестящего положения в свете, своим сегодняшним триумфом, она направилась через будуар в спальню.
Но лишь она успела сделать несколько шагов, как вдруг остановилась, вся задрожав и похолодев от ужаса.
— Боже мой… Что это?!
Она пробовала крикнуть, но голоса не было. Она пыталась броситься бежать, но ноги, ее изящные прелестные ножки в бальных туфлях, словно приросли к пушистому ковру ее будуара.
Высокие китайские ширмы, прикрытые развесистыми листьями пальмы, зашевелились, заколыхались и из-за них показался яркий свет двух огненных огромных глаз, напоминающих собой круглые фонари.
Миг — и что-то страшное, бесконечно страшное стало подыматься, расти и одним прыжком ринулось к ней.
Это «что-то» была фигура какого-то отвратительного чудовища — не то зверя, не то человеческого существа.
Обезумевшей от ужаса графине бросились в глаза черная мантия-крылья, развевающаяся вокруг чудовища. Голова — почти совершенно круглая. Но какая голова!
Широко раскрытая пасть с толстыми, красными губами, из которых высовывался красный язык, нечто вроде змеиного жала. Огромные круглые глаза чудовища горели багровым светом. Но руки, готовые вот-вот схватить ее, были как бы человеческие.
— Ни с места, графиня! Ни одного звука, ни одного движения, иначе вы погибнете, — раздался в роскошном будуаре хрипло-свистящий шепот страшного чудовища.
Какой поистине дьявольской насмешкой звучали эти слова: «Ни одного звука! Ни одного движения!»
И без предупреждения об этом несчастная великосветская красавица не могла, благодаря смертельному страху-столбняку, ни крикнуть, ни двинуться.
А страшное крылатое чудовище с лицом вампира все ближе и ближе подходило к ней.
— Я — последний гость вашего бала, но и самый страшный, графиня. Что? Вы боитесь меня? О, не бойтесь, я не страшнее тех напудренных, раздушенных лживых господ, которые с лестью на устах, но со смертельной завистью и ненавистью на сердце скользили вот сейчас по паркету вашего дворца. Я — кровопийца-вампир.
— Господи… — еле слышно слетело с побелевших уст графини.
— Да, я — вампир. Вы никогда не слыхали о существовании этих существ, которые так любят прижиматься к теплым грудям людей и медленно, с наслаждением высасывать капля по капле всю их кровь?.. Но слушайте меня. Я принадлежу к породе особых вампиров: я не щажу мужчин, но всегда щажу женщин… таких красивых, как вы, графиня.
Голос, несомненно, человеческий, несколько привел в себя великосветскую львицу.
— Я… я, кажется, сплю, брежу… или схожу с ума… Что вам надо? Пощадите меня… кто вы?
Она говорила как бы в припадке сомнамбулизма, тихо, не сводя устрашенных глаз с отвратительного призрака-чудовища.
— Кто я? Вы уже знаете. Что мне надо? Вас. Пощадить вас? Хорошо. Я пощажу вас, но с одним условием.
— С… каким… условием?..
— Вы должны принадлежать мне, или вы погибнете. К утру найдут ваш труп. Он будет белее вашего платья. Я люблю вас, вы должны быть моей. Клянусь вам, вы не знаете, что такое любовь существ особого мира, сверхчеловеческой области!
И чудовище сделало шаг по направлению к графине.
— Ах… во имя неба, спасите меня! — громко крикнула она. — Кто там… спасите…
Но крик ее был заглушен тяжелыми портьерами, мягкой мебелью, пушистым ковром…
А вампир все ближе, ближе… Уже его цепкие страшные руки-лапы касаются ее… Уже свет его багровых глаз впивается в ее искаженное ужасом лицо, уже слышно у самых щек, у самых губ его горячее, прерывистое дыхание.
— Ах! — пронесся последний вопль-крик бедной жертвы. Высоко взмахнув руками, она покачнулась, зашаталась и грянулась навзничь, во весь рост.
